Александр Анненский - Европа на ленте

Кроме того, после добровольного самоустранения от текущих дел Алексея, к работам, курируемым Сергеем, несмотря на вроде бы товарищеские отношения того с Олегом, похоже, отношение явно не улучшилось. Конечно, злые языки объясняли все затруднения последних месяцев, при сдаче наших фильмов, возросшим как раз в этот период числом аффилированных с руководством Первого приближенных студий, продукция которых принималась вне очереди и оплачивалась по высшим ставкам. Сомнения в реальности такого положения дел отпадали медленно, но верно, после того, как очередная предложенная нами уникальная тема для фильма Каналом с хода опять отвергалась, а спустя короткое время вдруг оказывалась в производстве в подобной «лояльной» телеконторе – ну что еще оставалось думать…

Так или иначе, за полгода стало очевидным, что в непросто складывающейся для компании ситуации кризисного времени, куда надежнее клепать проверенную «нетленку» без претензий, а не пытаться заниматься творчеством. Получать регулярно зарплату хотелось сильнее, чем искренне гордиться собственной работой. Совместить же то и другое, похоже, становилось при работе на «Первый канал» все менее вероятным. Пара действительно классных редакторов, старых моих знакомых, все чаще задумывались об уходе.

Такая ситуация лишала смысла мое дальнейшее пребывание в «Останкино», а приличная зарплата не могла, как справедливо рассудил Сергей, быть выплачиваемой мне просто так, в качестве подтверждения уважения ко мне, как к профи. Короче говоря, Сергей и я решили по взаимному согласию, что должность моя, как таковая, компании сейчас просто не нужна.

Не нужна она, очевидно, ей и до сих пор, поскольку мой небольшой кабинетик на третьем этаже Телецентра занят вовсе не преемником, а ребятами, клепающими очередной выпуск из числа «брендовых» телепередач, поддерживающих компанию на плаву.

Расставались мы дружески. Я поднялся в последний раз на девятый этаж в тесноватый кабинет Сергея, уставленный разными симпатичными призами и памятными ему вещицами. Мне многое нравилось в этом человеке – его способность идти на риск, закрывая глаза на возможные последствия (так, к примеру, было, когда мы вместе работали над нашумевшим часовым фильмом к юбилею Андропова), умение, восприняв слова собеседника, пересмотреть свое, даже уже объявленное решение. Наверное, Борис Николаевич знал, кому поручал представлять себя перед миром. Сидя тут на совещаниях последние месяцы, я часто разглядывал висящее на стене совместное фото Сергея с улыбающейся Наиной Иосифовной, времен его работы в Кремле – по снимку чувствовалось, что она тоже явно испытывала дружеское расположение к пресс-секретарю мужа.

Мы попрощались. Я сказал, что больше служить нигде не собираюсь и возвращаюсь из родной Москвы в ставшую уже привычной за несколько лет тамошней жизни Баварию. Сергей еще раз похвалил подаренные ему две мои книжки, пригласил непременно сотрудничать уже как автора, мы договорились созваниваться…

Через несколько дней, порадовав избавлением от своей опеки сына, занимающегося на режиссерском факультете ВГИКа и, похоже, искренне огорчив своих студентов в Высшей школе телевидения и Институте телевидения им. Литовчина, где преподавал, я улетел из Москвы.

Понадобилось не так много времени, чтобы отдышаться в уютном университетском городке на юге Баварии от московского смога и телевизионной нервотрепки. Здесь все было размеренно и спокойно, городские автобусы ходили минута в минуту, как написано в расписании, под балконом гуляли упитанные белки, а в магазинах кассирши, разной степени привлекательности, с улыбкой желали «хорошего уикенда», независимо от стоимости совершенной покупки. Когда по Первому каналу, принимаемому тут как на тарелку, так и по кабелю, вышел очередной фильм «Останкино» с Медведевым, в качестве ведущего, я вдруг с удивлением обнаружил, что многое из моих рекомендаций в этой работе оказалось все-таки реализованным. Поздравив Сергея с очередной премьерой и получив в ответ благодарственную эсэмэску, я задумался.

Все более очевидным становилась тягостность существования тут, в Германии, без постоянной востребованности, фактически, без реальной цели. Скука бездеятельности начинала угнетать. Это только кажется, что затягивающая круговерть повседневности – груз, который, получив возможность с радостью сбросить, потом легко забыть. Попытка обмануть самого себя, что часто приходилось делать в жизни, по определению обречена на провал.