Евгений Катков - Собеседники

«Что же, беги, если бегства ты жаждешь! Тебя не прошу я

Ради меня оставаться… Честь мне окажут другие,

Особо же Зевс-Промыслитель…»

Тебя я ненавижу! Тебе приятны лишь война и раздоры… Убирайся в свою Фессалийскую дыру!

«Я о тебе не забочусь и гнев твой вменяю в ничто,

Больше того – я тебе угрожаю».

Далее – истинное слово властителя:

«Требует бог Аполлон, чтобы я возвратил Хрисеиду;

Я возвращу – и в моем корабле и с моею дружиной

Деву пошлю; но к тебе я приду, и из кущи твоей Брисеиду

Сам увлеку, награду твою, чтобы ясно ты понял,

Сколь я властью выше тебя, и чтоб каждый страшился

Равным себя мне считать и дерзко верстаться со мною»

(Ил.1.175—185).

Здесь Ахилл на какой-то момент потерял дар речи; могучее сердце героя «меж двух волновалося мыслей»:

«Или немедля исторгнувши меч из влагалища острый,

Встречных рассыпать ему и убить властелина Атрида;

Или свирепство смирить, обуздав огорченную душу»

(Ил.1.190).

Только вмешательство богини удержало героев от губительного столкновения. Впрочем, другие ахейцы, наконец обнаруживают себя. Голос народа озвучивает Нестор:

«Ты, Агамемнон, как ни могуч, не лишай Ахиллеса

Девы: ему как награду ее даровали ахейцы.

Ты, Ахиллес, воздержись горделиво с царем препираться:

Чести подобной доныне еще не стяжал ни единый

Царь-скиптроносец, которого Зевс возвеличивал славой.

Мужеством ты знаменит, родила тебя матерь-богиня;

Но сильнейший здесь он, повелитель народов несчетных.

Сердце смири, Агамемнон, я, старец, тебя умоляю,

Гнев отложи на Пелида героя, который сильнейший

Всем нам, ахейцам, оплот в истребительной брани Троянской»

(Ил.1.275—280).

Это подлинное слово мудрости, которое во все времена кафолически пробует угодить всем, «и нашим, и вашим», созерцает две правды, два пути, ищет возможность сопоставить различное и требует гармонии, но сейчас, в этом повествовании, оно бессильно, звучит старческим слабым голосом. Разум потерян, если закипели на свободе страсти. Героическое сознание в этом виде не слышит слов, упечатляется, лишь боестолкновением, с последующими аргументами, – триумфом, либо поражением. Остается, впрочем, еще публичность, обращение к интересам народа.

«Грузный вином, со взорами песьими, сердцем еленя!

Ты никогда ни в сраженьи открыто стать перед войском,

Ни в засаду пойти с храбрейшими рати мужами

Сердцем своим не дерзнул, для тебя то кажется смертью.

Лучше и легче стократ по широкому стану ахеян

Грабить дары у того, кто тебе прекословить посмеет»

(Ил.1.225).

И подобный царь может вести войну и выиграть ее! – патетически восклицает Ахилл. Впрочем, сам он, несомненно, знает битву, ухватил нечто в этой войне, и об этом произносит четкое пророчество:

«Время придет, как данаев сыны пожелают Пелида

Все до последнего; ты же, крушася, бессилен и будешь

Помощь подать, как толпы их от Гектора мужеубийцы

Свергнуться в прах; и душой ты своей истерзаешься, бешен

Сам на себя, что ахейца храбрейшего так обесславил»

(Ил.1.240).

Агамемнон глух, слеп и непреклонен. Отвечая Нестору, он думает лишь о своем праве власти.

«Так, справедливо ты все и разумно, о старец, вещаешь;

Но человек сей, ты видишь, хочет здесь всех перевысить,

Хочет начальствовать всеми, господствовать в рати над всеми,

Хочет указывать всем, но не я покориться намерен»

(Ил.1.285).

«Ты не приказывай», – грозно обрывает его Ахиллес, —

«Слушать тебя не намерен я боле!

Слово иное скажу, и его сохрани ты на сердце:

В битву с оружьем в руках никогда за плененную деву

Я не вступлю, ни с тобой и ни с кем: отымайте, что дали!

Что ж до корыстей других, в корабле моем черном хранимых,

Противу воли моей ничего ты из них не похитишь!

Или приди и отведай, пускай и другие увидят:

Черная кровь из тебя вкруг копья моего заструится!»

(Ил.1.295—300).

Жестко и властно – вот такие, царь, у тебя права, не более. Вот такой разговор.

Царь Агамемнон исполнил-таки свою угрозу, совершив заявленное уничижение своего подчиненного, как же иначе! Отправил «бригаду», вывел Брисеиду на глазах у всех. Ахилл чудом сдержался, слушая наказ бога: «Смирись пока и нам повинуйся… Кто бессмертным покорен, тому и бессмертные внемлют». Эта фраза вошла в учебники, но нам следует понимать внутреннее состояние героя, замечательно переданное Гомером. Здесь нет смирения как освобождения души от гнева. Страшным, чудовищным усилием герой задавил, задушил свое сердце, отстранился от битвы, обездвижил себя и своих людей. Гнев же перелился в ужасную, чудовищную ненависть, гибельную для всех и ждущую своего часа. Впрочем, задачи прощения нет в этом мире. Герой имеет право на гнев как образ и подобие своего бога.