Александр Шестун - Непокорный арестант. Часть 1

Общий корпус – «воровской продол». Здесь есть всё. В первую очередь это «дороги» (верёвки, по которым ночами передают всё, что нужно, в том числе записки – малявы). Там большое перенаселение, спят по очереди. Сидят там в основном не первоходы, а настоящие рецидивисты. Есть смотрящие, которые следят за порядком и пользуются большим авторитетом.

Арестантов со всех продолов я вижу, когда иду к адвокату, а это происходит почти каждый день, а также при поездках на суды по продлению ареста. Когда подолгу находишься в одном помещении, волей-неволей обсуждаешь условия содержания.

Вообще на централе меня многие знают, обнимают при встрече, хотя проявление любых чувств в тюрьме не приветствуется. АУЕ – арестантский уклад един, этот лозунг часто кричат в коридорах общего корпуса.

Поездки в суд – особая каторга, поэтому большинство участвует в заседаниях через видеоконференцсвязь прямо из СИЗО. Последняя моя поездка в Мосгорсуд началась в шесть утра, а вернулся я в камеру к полуночи полностью измождённым. Очень долго собирают в КамАЗы, в которых арестанты набиты, как селёдки в бочке. Там жарко, темно. В Мосгорсуде жестоко обыскивают: раздевают догола и на период ожидания сажают в камеру («стакан») размером примерно 2,5 квадратного метра ещё с одним человеком, и вот так сидишь и ждёшь судебного заседания, а после него опять многочасовое ожидание в таком же «стакане». Затекают руки и ноги. Сухой паёк, который дают, есть невозможно. Ну и многочасовая дорога назад. Ужас! Ужас! Но ради того, чтобы увидеть своих близких, посмотреть в глаза судье, следователю, прокурору, это стоит вытерпеть. Следователь и прокурор не стараются говорить ярко и много. Пряча глаза в пол, почти шепчут: «Просим продлить арест».

***

В Мосгорсуд нас начали собирать уже в шесть утра. Долгие обыски, снятие отпечатков, комплектация по машинам, слава богу, посадили раздельно курящих и некурящих. Когда едешь в суд, то есть возможность пообщаться со многими. Во-первых, долго ждёшь во внутреннем дворике перед автозаками. Около 30—40 арестантов стоят вместе в течение часа, потом ещё более часа в пути. В одном отсеке примерно 14 человек, где тоже можно поговорить.

Александр Шестун на апелляции по избранию меры пресечения в Мосгорсуде 27 июня 2018 года

Здание Московского городского суда

Очень много узбеков и таджиков – не меньше половины, и они самые оптимистичные. Познакомился с русским 50-летним мужчиной из Москвы, обычный работяга, трудится наладчиком жалюзи для магазинов, а обвиняют его по статье «Терроризм». Рассказывает, что дважды со знакомым был на посиделках секты «Аум синрикё» в обычной квартире, где участвовало три-четыре человека. Вроде как в дискуссиях участия не принимал, а только готовил еду. Теперь ему грозит срок от 15 лет. Когда слышишь такое, автоматически тебе становится легче, и твоя несправедливость по сравнению с его становится мелкой и незначительной.

Пообщался с тремя дагестанцами из Хасавюрта, которые обвиняются в изнасиловании девушки и вроде как даже не отрицают. Попросила она за смягчение претензий 9 миллионов рублей, но они посчитали, что много, и вот теперь им сидеть не менее 10 лет. Не унывают, сидят на общем режиме, ночная жизнь там бурлит, и они в красках рассказывали мне, как весело им там живётся, хотя спят по очереди.

Слава богу, что я не сидел в этом вертепе, где даже присутствие телефонов не смогло бы компенсировать эту неспокойную жизнь с вечным дымом, очередью в туалет и невозможностью писать необходимые бумаги, в том числе из-за загруженности стола («дубка»).

Все ужасы этапирования и ожидания, как я говорил, с лихвой компенсирует возможность увидеть своих близких, друзей. Тяжело всем смотреть в глаза, потому что там ужас! Видя, с какой болью они смотрят на меня, я начинаю комплексовать.

Смотрю на них, и любовь к ним разрывает мне сердце. Вижу, как тяжело сыну Ване от того, что я в клетке, вижу огромную любовь в глазах дочери Маши, вижу, как осунулась моя жена Юля. Бесконечно тяжело осознавать, какие страдания я им доставляю. Как я допустил этот ужас для своей семьи?! Пытаюсь успокоить себя, что это будет им хорошим уроком в жизни, что этот пуд соли, который им предстоит съесть, научит их ценить простые радости жизни и более ответственно подходить к своим поступкам. Но всё равно это очень больно! Невыносимо! Проклинаешь себя! Даже сейчас, когда пишу эти сроки, то слёзы просто катятся из глаз, а я и не помню, когда в жизни плакал в последний раз. Всё равно я буду ездить столько, сколько смогу, чтобы увидеть семью и близких, потому что счастье видеть их выше горечи и самоистязания за неоправданные риски.