Юрий Хамкин - Поезжай и умри за Сербию. Заметки добровольца

Теперь оставались детали. Рейд по румынской территории

потребовал 2,5 тыс. лей. Я двинулся к базару менять оставшиеся деньги. Цыгане не признали никаких честных пропорций (1 лея —

2 динары) и согласились менять один к одному. Делать нечего. Им же

загнал бинокль и пассатижи по смехотворной, конечно, цене. Набралось 3,5 тыс. динар, билет до Белграда стоил 900.

Электричка подошла к окраине столицы и остановилась. Я кинулся за разъяснениями: мне надо на центральный вокзал. Выяснилось: проезд в автобусе до центрального вокзала стоит 250 динар. «Не отдам 250 динар на паршивый автобус, пойду пешком, заодно и город посмотрю: задерживаться для этого специально нет смысла», – решил я и двинулся с рюкзаком по вечернему Белграду. Ох и красивый же город! По-честному, красивее Москвы, а вот с Ленинградом сравнить можно. Сербы любезно указывали дорогу, можно сказать, под ручку вели, неизменно пытаясь разговаривать по-русски (наш язык здесь обязателен в школе).

На центральном вокзале, наскоро оценив обстановку, я понял:

надо пару часов отдохнуть. Едва прикемарил в зале ожидания, как в мозг ввинтился сварливый голос: «Ну почему ты не купил лампочек…»

Пришлось разомкнуть веки: игнорируя спящих пассажиров, отечественная дура громко отчитывала пьяного мужа: «У нас нет лампочек…» нудно и монотонно лезло в уши. Я всё же попробовал вздремнуть, но пелену сна разрывали «лампочки»: «Как ты мог забыть про лампочки… А как теперь без лампочек…» О, Господи! Эти и Белграде достанут. «Чего же ты хочешь, сказал я себе, сегодня за границей отираются люди совершенно определённого пошиба. Ты не встретишь здесь, кого уважаешь, и кто уважает тебя – рабочих, механизаторов, инженеров, вкалывающих «за зарплату» (забегая вперёд, скажу: встретил! За час до отправки на фронт в белградском магазине столкнулся с двумя командированными с ВАЗа. Это же совсем другие люди! Тепло поговорили, и они, всё поняв, пожелали мне вернуться живым. «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!» – ответил я.).

По перрону шёл солдат ЮНА.

– Вы солдат ЮНА? – уточнил я.

– Войник Савезна Република Югославия, – бодро отрапортовал воин, – А ви – русо?

– Русо, русо, – а где офицер?

– Я не официр, – замахал руками солдат и улыбнулся ещё шире.

– Вижу, что не генерал, а где офицер? – настаивал я, зная, что эта фраза на обоих языках звучит одинаково.

– Тамо официр!

– Веди! Важан питанье (важное дело).

Солдат привел меня в комендатуру вокзала и закричал с порога:

– То рус пришёл!

Из-за перегородки поднялся капитан, улыбнулся, распахнул дверь: проходите, садитесь. Но садиться я не стал, а достал военный билет и положил перед капитаном. Затем медленно и чётко выговаривая каждое слово, я повторил те самые фразы, которые целый месяц повторял про себя утром и перед сном – что я русский офицер запаса, иду через Румынию воевать за Сербию, что у меня есть деньги и продукты, но я не знаю обстановку и прошу показать кратчайший путь на фронт.

Офицер смотрел во все глаза и ничего не отвечал. Тогда я повторил второй раз, а после паузы – третий. Он пытался улыбнуться и

…молчал. И тогда внутри меня словно взорвалась шаровая молния:

торгаши и вымогатели, нищие и полицейские, таможни и границы, грязные румынские вокзалы, вагоны, пересадки, перроны, цыгане,

сало, которое уже не лезло в рот – всё поднялось со дна души и я. стукнув кулаком по столу, заорал:

– Что ты уставился? Ты что, русского добровольца не видел?

Капитан встрепенулся:

– Това-ариш! Това-ариш! – повторял он известное ему русское слово. И схватил трубку:

– Здесь русский доброволец, – заорал он на весь вокзал. То, что в ответ забулькала трубка, также не потребовало перевода. Итак, воскресной ночью, когда пассажиры спят, а поезда стоят, на центральном вокзале Белграда вдруг объявился русский доброволец. Откуда взялся?

– Он говорит, что шёл через Румынию.

– Так давай его быстрей сюда!

Повскакивали дремавшие в дежурке солдаты, окружили, рассматривая меня с молчаливым любопытством. Одному из них капитан приказал меня сопровождать, пожав на прощание руку и пожелав удачи.

Солдат называл меня «батюшкой», что, как я позже узнал,

самое уважительное в Сербии обращение, пытался забрать «торбу» —

мой боевой рюкзак. Он также счёл необходимым завести меня в 3—4 казармы, где объявлял: «Вот русский доброволец!». Тут же собиралась толпа и начинались расспросы. Я отвечал, что мне 40 лет, что работаю на заводе, дома осталась семья, мать, отец, что не воевал, но служил исправно, военное дело знаю и люблю.