Игорь Карпусь - Времена. От Цезаря до Путина

Другой попутчик, тоже из солдат, повёл свою линию, более современную. «А я, то есть, товарищи, полагаю: женский пол тут ни при чём. Ведь в глотку тянешь, – а глотка у всех одинакая. Что табак, что хлеб. А кавалеры любить не будут, оно, может и лучше, мало ли нашего брата зря хвостячит. Любовь! Кобеля, а не любовь! А полюбит кто – за душу, со всяким духом примет, даже сам курить будет. Правильно говорю, а, барышня?»

Для этого солдата вопрос о курении второстепенный, и он переводит его в другую плоскость – взаимоотношения мужчин и женщин. Как не удивиться, что в нескольких словах сказано самое существенное, схвачена вся суть вечной темы. Точно такие же рассуждения слышатся отовсюду и сейчас, спустя 100 лет. Народ хорошо понимал, что есть любовь настоящая, а есть – постельная, как у «кобелей»: овладел и бросил. А настоящая, сильная и искренняя, требует самоотречения ради любимого: «даже сам курить будет».

Вот они какие, солдаты из 1917-го. Те самые, что делали самую великую революцию в истории! И выражались сочным метким языком, так захватившим поэтессу. Она сама воспроизводит его с блеском в своих народных поэмах. А училась вот в таких дорожных разговорах, жадно прислушиваясь к каждому слову. Они оба были правы, эти незаурядные солдаты. Потому что размышляли и говорили о вещах таких же неизбывных и постоянных, как жизнь и смерть.

А Марина? Она не боялась народа, смело шла в народную гущу, училась у простых людей – это присуще только высококультурным личностям. Но всю жизнь она презирала ЧЕРНЬ – сытых, самодовольных, ограниченных обывателей. Вот её поразительное признание.

«Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь. Солдат? – Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду. Рабочих? – Нет, от „позвольте прикурить“ на улице, даже от чистосердечного: „товарищ“ – чуть ли не слёзы на глазах. Крестьян? – Готова с каждой бабой уйти в её деревню – жить: с ней, с её ребятишками, с её коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!) – а главное: слушать, слушать, слушать! Кухарок и горничных? – Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: „Русское слово“, как барыня чёрное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный… Ненавижу – поняла – вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошёлку в ней, шёлковую („клёш“) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) – уничтожение всей меня – всё человеческое мясо – мещанство!»

Марина! Как славно, что ты не дожила до «новой» России. Ты задохнулась бы в толще «человеческого мяса» в обличье вылупившихся банкиров, олигархов, министров и столоначальников, бизнесменов, офисных мышей, эстрадной попсы и прочей денежной черни с их «тачками», особняками и евродизайном. Потому что от них ты не не услышала бы ни одного тёплого осмысленного слова.

Ежегодно в России более 60 тыс. человек кончают жизнь самоубийством – страшная статистика, среди них много детей. Подобный взлёт наблюдался лишь в начале 20 века, накануне мировой войны. И между этими эпохами явная перекличка, много общего: безнадёжность одинокого существования, душная атмосфера биржи, торгашества и скандалов, переполненные рестораны и пивные, артистическая богема, извращённо-сексуальный модерн в искусстве, безумно популярный синематограф-иллюзион с его примитивными детективами и кровавыми драмами. Люди торопились получить все наслаждения, словно предчувствовали приближение апокалипсиса. Уголовная хроника разрасталась, как снежный ком. И вал самоубийств.

Сводили счёты с жизнью гимназисты, студенты, военные, актёры, мужики, мещане, миллионеры (Морозов!) – коса смерти косила всех без разбора, как и сейчас, в начале 21 века: от школьников до пенсионеров. Различие лишь в средствах. Тогда бросались под поезда, глотали уксусную кислоту и фосфорные спички, пили мышьяк. Теперь травятся медикаментами, газом, вскрывают вены и выбрасываются из высоток. Разумеется, во все времена стрелялись, вешались, топились.

Социологи отмечают, что всплеск самоубийств характерен для сравнительно спокойных благополучных периодов. Так было в 1907—1914 гг., так и в 2000-е годы. Как только началась война, затем революция, так самоубийства резко пошли на убыль, жизнь наполнилась смыслом и событиями. Какие же причины толкают людей к обрыву в эти мирные сытые времена? Аналитики выявили довольно любопытную картину.