Александр Шестун - Непокорный арестант - от «Кащенко» до «Бутырки». Часть 2

Сцена прощания опять напомнила мне известный сюжет «Ералаша» о проводах хулигана в другую школу – «Прощай, Вася!».

Прагматичный банкир Дима Меркулов оказался прав. Меня привезли опять в больницу «Матросской Тишины», мало того, в ту же 726-ю камеру с розовыми стенами. На входе встречал оперативник Сергей Ершов с грустным лицом. Он явно надеялся отправить меня в «Кремлёвский централ» без возможности увидеть вновь. Из этого бункера ФСБ мало кто возвращался, да ещё так быстро. Кстати, впоследствии оперативник переведётся туда на работу.

– Вы бросаете свою голодовку в больнице? – спросил Ершов.

– Конечно нет! – жёстко ответил я.

– Тогда мне придётся поселить вас одного в камере.

– Я готов.

После некоторой паузы Сергей, естественно, передумал, ведь у меня три полоски в деле: склонен к побегу, суициду и членовредительству.

Когда я зашёл в 726-ю, то с удивлением увидел там Андрея Сергеева, моего соседа по 6-му спецу, и 50-летнего Бориса Фомина, директора компании, которая взяла кредит в «Промсвязьбанке» – банке Сергея Лалакина (Лучка) – более миллиарда рублей и не вернула.

Несмотря на то что Боря всех сдал и заключил досудебное соглашение, Подольский суд дал ему шесть лет лишения свободы по статьям 159 и 160 УК РФ. Что неудивительно, ведь Лучок в Подольске контролирует не только мэра, но и все правоохранительные органы, поэтому Фомин всячески старался избежать судебных разбирательств именно в этом городе. Борис не являлся учредителем фирмы, а просто был наёмным директором, тем не менее регулярно встречался с сыном Лалакина – Максимом, а иногда и с самим Лучком. Разумеется, невозврат кредита был согласован подольскими, поэтому Борю не спасла даже досудебка. Зная связи Лалакина, уверен, Фомину будет сложно выжить на зоне, хотя времена меняются.

Вечером 5 марта, когда Сергей Ершов принимал меня из СИЗО 99/1 в больницу, он не стал составлять перечень моих вещей, которых было много, хотя я настаивал. Просил отдать их в камеру, но мне оставили одну большую сумку с символикой команды по мотокроссу «Красные крылья», базирующейся в Серпуховском районе, всё остальное куда-то унесли. Два дня я разбирался, где мои вещи, написал много жалоб. В конце концов меня отвели в соседнюю 728-ю камеру, где лежал весь мой скарб, сваленный в кучу. После поверхностной проверки стало ясно, что многие вещи пропали, и я, конечно, написал множество жалоб о краже.

Кстати, когда я вошел в 726-ю, то Андрей Сергеев не очень ласково встретил меня. Конечно, он улыбался, обнял, но я почувствовал изменение отношения к себе и впоследствии ненавязчиво выяснил причину охлаждения. Оказывается, когда в начале голодовки Ершов отселил их от меня в 727-ю, то, оставшись вдвоём, по традиции треугольника они с другим соседом Игорем тут же начали выискивать негативные стороны во мне, тем более что в этот костёр подбросил дровишек Ершов и сидевший с ними позже серийный киллер из команды Джако – осетин Инал. А до этого, после недельной отсидки в 727-й, Андрей и Игорь встретили лефортовского арестанта Соколова Сергея Юрьевича, сидящего по статье 222 УК РФ. Ему примерно 65 лет, он весьма политизирован, пишет книгу об Америке и прогнившей политической системе России. Рассказывал, что его били кулаком в пах. Соколов утверждал, будто знает, что Шестун сдал всех своих, поэтому его убрали из «Лефортово». Якобы я надеялся, что после этого выпустят под домашний арест, а раз не вышел, то начал делать публикации против ФСБ. Заявлял, что знает Путина и Медведева, что семья его живёт в Америке, что знаком с лидерами и всей элитой США. Якобы он позвонил одному из политических лидеров Америки, и после этого с котловой хаты забрали все три телефона. Общался с ворами в законе.

Через неделю Андрея и Игоря забрали в 729-ю к Иналу, и с ним они просидели ещё полмесяца втроём. Потом Сергей Соколов переехал в 713-ю и сидел там с Борисом Фоминым, затем его выписали назад в «Лефортово».

Мой адвокат Михаил Трепашкин очень негативно отозвался о Сергее – как о мошеннике и стукаче, а также поведал, что Соколов подставил Березовского.

* * *

С первых дней в больнице я понял, что вольницы, которая была ранее, сейчас уже не предвидится. Режим ужесточили настолько, что даже превзошли в чём-то 99/1 и «Лефортово». Адвокаты, зашедшие ко мне с пустыми листами, без каких-либо документов, сразу подтвердили мои опасения. Их обыскивали, как отъявленных террористов, всё до миллиметра. Даже, как в «Лефортово», не разрешили переписывать мои тексты, говоря, что если хоть одна публикация Шестуна появится, то следователи сразу будут уволены.