Александр Шестун - Непокорный арестант - от «Кащенко» до «Бутырки». Часть 2

Я очень переживал, как воспримут книгу читатели, будет ли она интересна. Когда пошло много отзывов от ярких, интересных людей, я был на седьмом небе от счастья. «Непокорный арестант» очень понравился главе СПЧ Михаилу Федотову и его жене. Сопредседатель Московской Хельсинкской группы Валерий Борщёв дал свою оценку: «Эта книга – чрезвычайно важное событие, она должна быть распространена как можно больше, о ней надо как можно громче говорить. Дело Шестуна – это не частное дело, это вопрос о том, как действует власть и чем платит человек, пожелавший остаться независимым, который имеет свои принципы, свои понятия и их отстаивает».

Для оплаты типографии Юле пришлось продать многие вещи из дома, включая её скромные украшения и одежду. Семья продолжает поддерживать меня как никогда. Я сознательно выбрал для себя сложный путь поиска правды по своему уголовному делу, доказавший свою неэффективность в условиях нынешней гнилой судебной системы и следствия. Простой путь – признать вину и дать показания на кого-нибудь, заключив досудебное соглашение – при всей его простоте и привлекательности неприемлем для меня. Лучше смерть, чем такой позорный поступок.

Моя фамилия особых неудобств мне никогда не приносила, но в первые годы жизни это сочетание из шести букв – «Шестун» – казалось совершенно непроизносимым. Я старательно надувал щёки и вытягивал губы, а правильно выговорить всё равно не мог: получалось что-то среднее между Фтун и Стун.

А между тем происхождение нашей фамилии самое простое – запорожское. Вполне вероятно, что какой-нибудь мой предок ходил под началом Богдана Хмельницкого против Мазепы, или наоборот, точно неизвестно. Подробную семейную летопись мы стали вести только с начала девятнадцатого века. И первое документальное упоминание обо мне как о носителе фамилии Шестун содержится в дневнике моего отца: «2 ноября 1964 года. Зарегистрировал сына… Вес Саши 4 кг 350 гр…» Дальнейшие письменные свидетельства столь же лаконичны. Так что большинство эпизодов из раннего детства мне известны только по рассказам.

Зловредная буква «ша» мешала не только в фамилии. Она вообще давалась мне с трудом. Чтобы долго не мучиться, я чаще всего заменял её другими согласными. Однажды, вернувшись с прогулки, долго-долго бормотал:

– Мальчиф-Кибальчиф, Мальчиф-Кибальчиф, Мальчиф-Кибальчиф…

Моя тётя не вытерпела и потребовала:

– Чего мямлишь? Говори внятно!

Я посмотрел на неё исподлобья и изрёк:

– А ты – страфная…

Не врал даже в детстве, но от излишней впечатлительности мог сгустить краски. В одну из своих поездок в Ленинград мама определила нас с братом по бабушкам: Игоря – бабушке Зине, меня – бабушке Лиде. Для пущей эффективности воспитательного процесса бабушка Лида вбила в косяк двери гвоздь, а на гвоздь повесила ремень. Не для битья – для острастки. Однако одна мысль о том, что этим страшным ремнём меня могут высечь, приводила в ужас. И вот приходит как-то Игорь со «своей» бабушкой в гости к «моей». А бабушка Зина, угостив меня конфетами, спрашивает:

– Как тебе, Саша, тут живётся?

– Плохо.

– А чего плохо-то? Бьют?

– Бьют…

– А чем бьют? – допрос продолжался.

– Ременем, – отвечаю. – А ещё и ругается!

– А как ругается? – задаёт коварный вопрос бабушка, рассчитывая услышать что-нибудь пикантное.

– Как, как… Ро́том, конечно!

Понятно, что ни бабушку Зину, ни бабушку Лиду мой рассказ не порадовал. А через несколько дней вернулась из Ленинграда мама. Я вцепился в её плащ и ни за что не хотел отпускать – боялся, что она исчезнет, а я опять останусь один на один со страшным «ременем» на гвозде.

Что помню я сам? К сожалению, не так много. Сохранились в памяти наши семейные поездки на Чёрное море. В Гантиади. Мне там очень нравилось. В Серпухове я часто к месту и не к месту важно вставлял в разговоре:

– А вот у нас в Гантиади…

…Помню двор – мы жили в старой пятиэтажке за магазином «Спартак». Помню нашу квартиру. Помню себя и брата в гостях у бабушки Лиды. Во дворе её дома после дождей образовывалась огромная лужа, и мы, не обращая внимания на промокшие сандалии, пускали в «большое» плавание щепочные корабли.

Помню детский сад «Сказка». Одно из первых огорчений связано именно с ним. Мы собирали всей группой грибы, находим – отдаём воспитательнице, она осматривает и одобряет или, наоборот, бракует и благословляет на новые подвиги. Затем всё повторяется. К концу прогулки в моей рубахе лежали два здоровенных белых и десятка два лисичек! Я победно топал по прелой листве и представлял себе удивлённо-радостное лицо мамы. Чувствовал себя кормильцем и добытчиком. Но грибы мне не отдали. Совсем. И моё горе по этому поводу было совершенно неподдельным. Когда через несколько лет мы собирали грибы в пионерском лагере, помня прошлый урок, я находки уже никому не отдавал.