Леонид Любовский - Возвращение к празднику. Книга-эссе о творческой работе композитора

* * *

Понятно и объяснимо то, что в это послевоенное время стране было не до своих детей. Мы сами развлекали себя, как могли. Вот я и любил забегать в нашу маленькую церквушку. Особенно когда там не было службы и царила таинственная тишина, где пахло ладаном и растопленным воском, а многочисленные суровые лики святых старцев осматривали меня с осуждением со всех сторон.

Но вот начиналась служба.

В небогатом интерьере церкви тускло загорались свечи, поблескивали оклады старых икон с мрачными и невыразительными лицами. Запах свежего ладана из курильниц проникал в ноздри. Нестройно пел хор старушек дребезжащими и какими-то бесполыми голосами. И всё же при всём непонятном этом действе, детское любопытство брало верх, я вслушивался в странные слова молитв, пытался осмыслить их значение… И вот этот дьячок, удивительный божий служитель, посланный мне, чтобы удовлетворить моё страстное любопытство и желание знать, что скрывается за бесконечными поклонами бормочущих что-то прихожан, за непонятными ритуалами священника с размахиванием кадила, за целованием разрисованных суровыми мрачными лицами досок, а также знать, зачем вообще-то мы живём на этой земле, и что там за далёким горизонтом, куда люди уходят после смерти, и что такое душа, и есть ли она у злой собаки Жульки в соседском дворе… И ещё – знают ли люди, что существует другой мир, в котором постоянно звучит музыка?

Я терпеливо ждал окончания службы, чтобы снова увидеть своего дьячка, сесть с ним на рассохшуюся скамеечку у импровизированных колоколов и слушать, слушать, слушать…

А ночью мне снились прекрасные сны, наполненные музыкой тихо проплывающих на горизонте облаков, и неясные, еле уловимые странные тени, проносящиеся по небу, и лёгкие ангелы с полупрозрачными, как у стрекоз, крыльями, и древние старцы в белых одеждах, и тёмные уродливые монстры, появляющиеся откуда-то внезапно и так же быстро исчезающие… И всё гудело, то затихая, то снова усиливаясь, то превращаясь в чуть слышное трепетание неземных колокольчиков… И мир казался необъятным, чистым и радостным, наполненным жаждой жизни и вечного движения, и никакой смерти в нём не существовало…

С тех пор прошло много времени. Многое передумано, многое пережито. И открыто заново. Я рос обыкновенным советским человеком со всеми его идеалами и предубеждениями. Страна учила честности – и я был честен, страна учила правдивости – и я был правдив, страна учила бескорыстию – и я не был корыстен, страна учила вере в будущее коммунистическое общество с её прекрасными идеалами – и я верил, что оно, это будущее, обязательно наступит. Наконец, страна провозгласила свободу совести – один из важных законов советской власти – и я верил в то, что свободный разумный человек всегда придёт к правильному пониманию устройства мира – мира любви, взаимопонимания, доверия, – без суеверия, без мракобесия, без жестокости и насилия.

Страна учила… Жизнь же всё скорректировала по-другому.

* * *

В студенческие годы я несколько лет занимался горным туризмом. Мы ходили по нашим Кавказским горам с нашим скудным, мало приспособленным для этого спорта снаряжением. Часто пробирались по крутым и опасным тропам. Сейчас трудно понять, как можно было с такой ничтожной экипировкой идти в горы, но тогда… – незабываемые горные пейзажи, упоительный, насыщенный какими-то удивительными травами воздух, звенящая тишина белоснежных горных вершин и зелёных долин – и ничто другое не могло казаться более желанным и прекрасным в этом прекраснейшем из миров!

И вот однажды там произошло то, что заставило меня по-другому увидеть наш хрупкий и беззащитный мир.

Солнце в горах заходит рано, и, увидев, что мы забрались в своём походе слишком далеко, наш проводник решил сократить время и пойти более коротким, мало известным нашей маленькой команде путём. Шли недолго, но неожиданно тропа так сузилась, что я поневоле прижался к холодной, совершенно отвесной многометровой скале. А слева – почти под ногами – разверзалась пропасть, бездонная и мрачная, где-то внизу слегка прикрытая лёгкой дымкой. Я оказался на узком, в ладонь шириной, каменном карнизе. Чувствую, как заколотилось сердце и кровь застыла в жилах. Холод прошёл по ногам. Мой старший и опытный спутник понял меня и заставил поднять глаза: на отвесной скале была выбита старыми русскими буквами надпись: «Пронеси, Господи». В этот момент, стоя над обрывом на ненадёжном узком карнизе, я ощутил дыхание вечности и величия природы, её аскетического и холодного покоя. И равнодушия. Ты один в мире. Тебе не от кого ждать помощи. Нет даже соломинки, за которую можно ухватиться. Ты абсолютно беззащитен. Но, может быть… Пронеси, Господи!…