Александр Невзоров - Искусство оскорблять

В своем первичном состоянии причастие выглядело достаточно незатейливо. Это было съедение мяса животного или человека для приобретения тех качеств, которые были характерны для поедаемого при его жизни.

Приведем примеры.

Сердце гепарда съедалось, чтобы приобщиться к ловкости этого зверя, пенис умершего вождя — к его потенции, а язык льва дабы сообщить голосу красоту и раскатистость.

Племена уганды ритуально поедали кожу жирафа, чтобы успешно маскироваться в саванне, а аборигены Полинезии глотали медуз, предполагая приобрести их прозрачность, а с ней и возможность незаметно приблизиться к врагу.

Хотя еще на Болонском конгрессе (1871) Карл Фогт обозначил христианский ритуал евхаристии как пример ритуального каннибализма, у нас нет возможности доказать, что ранние homo поедали друг друга в рамках сакрального ритуала.

Вполне возможно, что для падальщика и каннибала, каковым в течении миллионов лет был ранний человек тело любого мертвеца было всего лишь возможностью утолить постоянный голод.

О ритуальном каннибализме, как о доказанном факте мы можем говорить лишь в XX веке.

В Новой Гвинее новый вождь племени Форе съедал мозг своего предшественника, чтобы овладеть его знаниями и хитростью. Конечно, данный факт должен иметь и наверняка имеет свою эволюционную историю, но установить ее почти невозможно.

Мы можем быть почти уверены, что принцип «впускания в себя через съедение» — это ровесник социализированного человека.

Именно съедение обеспечивало «сопричастие». Таким образом могли «впускаться» не только свойства и качества, но и духи, обитавшие в съедаемых предметах и существах.

В том или ином виде причастие существовало у почти всех древних народов, а до совсем недавнего времени — у зулусов, бушменов, тасманийцев, папуа, чукчей, юраков, тунгусов и т. д.

В более или менее оформленном виде мы можем наблюдать причастие у древних египтян, вкушавших особый хлеб, который в момент церемонии превращался в плоть воскресающего Озириса.

Брахманы древней Индии «также были знакомы с учением о пресуществлении или магическом превращении хлеба в плоть бога задолго до возникновения христианства» ( Фрезер ).

Дионисийский культ демонстрирует небольшую «жанровую модуляцию», но далеко от сюжета не уходит. Там верующие живьем разрывали теленка и съедали его мясо, уверенные, что под видом кровавой бычатины они едят священное тело Диониса, способное даровать им счастье и удачу.

Древние мексиканцы изготавливали из кукурузного хлеба куски тела своего бога Витцилипутцли, которые пропитывались свекольным соком и после ряда церемоний (включавших обязательный пост) торжественно съедались.

Дж. Фрезер описывает это так: «Они верили, что освящая хлеб, жрецы превращали его в саму плоть бога, и, что, следовательно все, кто вкусил этого освященного хлеба, поглотили частицу божественной сущности и установили посредством нее таинственную связь с богом».

В Митраизме, откуда причастие напрямую перешло к христианам, мы обнаруживаем его практически в современном виде.

И так во всем — до мелочей.

Даже такой пустяк, как обряд пострижения в монашество и вырезка пряди во время крещения восходит к повсеместно распространенному обычаю принесению в жертву волос.

По мнению Джевонса (« Введение в историю религий» ) это — один из самых ранних ритуалов, отмеченных еще в культе Изиды. Также известно и то, что греческие моряки срезали волосы и кидали их на ветер, чтобы умилостивить Посейдона.

Мы можем не продолжать поиск премордиальной магии в таинствах христианства или любой другой религии.

Даже на основании трех приведенных примеров, очевидно ее тотальное присутствие.

Её сюжетные и смысловые схемы странствуют по векам, эпохам и народам, становясь все более и более затейливыми и авторитетными. Они не меняются в принципе, но обрастают атрибутикой, культурными смыслами, теоретическими обоснованиями, штатом обслуживающего персонала, а так же колоссальными финансово-административными потенциалами.

Мы уже отмечали, что подобные мысли не являются новацией.

Обычно они употребляются, как аргументы атеизма, но таковыми не являются.

Для развенчания какой-либо конкретной религии такие аргументы эффективны. Но для глобальной «идеи бога» они не только безвредны, но даже питательны.

Ведь от того, что мы убедились в удивительной схожести таинств и преданий во всех религиях мира, суть дела не поменялась.