Евгений Ширяев - От деревеньки Мосеево до Москвы. Воспоминания и размышлизмы

О других родственниках написано в книге 1.

Ширяев Владимир Михайлович (1909–1941)

Константинова Екатерина Павловна (1908–1940)

Ах война, что ты подлая сделала… (Б. Окуджава)

Немного осталось людей, прошедших войну на фронте. Тех, которые в войну были детьми, конечно, больше, хотя и они все давно пенсионеры. Думаю, и их взгляд имеет значение для младших поколений, чтобы не было войны.

Мой год рождения – 1936. Родился в Ленинграде, там мои родители (из крестьян) закончили Ленинградский государственный университет. Но в 1940 году мать умерла (рак). Про судьбу отца узнал только после войны. Немцы утопили в черном море пароход, на котором он эвакуировал имущество Никитского государственного ботанического сада (Крым), в котором он начал работать после смерти матери.

Итак, в 1940 году мы с сестрой Люсей (на два года меня младше) оказались в деревне Мосеево Калининской области, у деда Паши и бабки Саши. Мосеево – глухая деревушка, нет ни электричества, ни радио. Зато лес, речка, огород, домашние и дикие животные, и детство было бы золотым, если бы не война.

Началась война. С этого момента я все помню довольно хорошо, слишком резкие были впечатления. Расскажу тезисно о некоторых эпизодах, которые я сам наблюдал, в виде отрывочных кадров.

Конец июня 1941 года. Объявлена всеобщая мобилизация мужиков до 35 лет. От соседней деревни Боярниково движется караван из нескольких телег. На телегах солдатские котомки, за телегами идут несколько призванных мужиков и сопровождающих их женщин. В Мосееве караван останавливается, к нему присоединяются 3 мосеевских мужика. Женщины потихоньку плачут, одна молодая впадает в истерику, ее успокаивают. Играет цыганочку гармошка, мужики (конечно, подвыпившие) пляшут, пляшут остервенело, как будто в последний раз. Так оно и было, я потом узнавал – никто из первого призыва не вернулся с войны живым. Наконец раздается команда – женщинам остаться, мужикам вперед на станцию Старица. Молодая истеричка бросается к своему мужу, другие бабы ее оттаскивают и снова успокаивают. Поехали. «А женщины глядят из-под руки, вы знаете куда они глядят».

Конец сентября 1941 г., немецкое наступление на Москву. С запада, от деревни Тепляшино, слышны артиллерийские выстрелы, над нашей деревней с противным визгом летят зажигательные снаряды, летят в соседнюю деревню Анцинориху, факелом вспыхивает один окраинный сарай, другой. Дед спешно копает яму во дворе, закапывает мешки ржи (которые и спасли нас потом от голодной смерти), маскирует яму. Бабка суетится в избе, тоже кое-что припрятывает, и вдруг обнаруживает за шкафом желтую гранату с ручкой (не лимонку), оставленную кем-то из отступавших наших солдат. Легкая паника, граната забрасывается подальше за огород.

В деревню вошли немцы. Окружили окраинную избу, подозревая там нахождение наших солдат. Обстреляли. Из избы с поднятыми руками выходит живущий в ней дед, за его спиной прячется его бабка (несколько дней затем они жили у нас, их избу немцы сочли стратегическим пунктом). Немец моей бабке: «Матка – млеко, матка – яйки». Бабка отрицает наличие этих деликатесов. Немец с фонариком лезет в подпол, все находит, замахивается на бабку автоматом. Немцы из автомата стреляют кур. Уцелевшие куры забиваются под амбар, в эту щель взрослый человек пролезть не может, но немцы лежа расстреливают и этих беглянок. Немцы варят всех кур сразу в одном огромном котле, едва пролезающем в печку. Одна черная хитрая курица уцелевает, потом живет у нас во дворе, причем как только заслышит немецкую речь – прячется. Научилась немецкому языку, полиглотка. Выжила, и вместе с таким же хитрым соседским петухом положила начала новому поколению мосеевских кур. Я потом читал точно такой эпизод у Бориса Полевого.

У нас в избе квартируют два немца, мы ютимся на кухне и за печкой. Бабка истопила вспомогательную печку (была и такая кроме основной), закрыла трубу. Немцу показалось мало натоплено, и он подбрасывает в печку два полена. Бабка возмущенно вытаскивает их обратно, пытаясь объяснить немцу – так нельзя, угоришь. Немец бьет бабку поленом по голове, бабка падает. Дед идет к немецкому начальству, и в результате, к удивлению деда, этого немца отсылают на передовую.

Нам поселяют двух других немцев, лейтенантов. Эти довольно вежливы – и офицеры, и передовая уже далеко. Угощают нас с Люсей шоколадом. Трехлетняя Люся качается на спинке кровати и поет услышанное от немцев: «Сталину капут, Сталину капут». Немцы хохочут, бабка разъяренной тигрицей подскакивает и хорошим шлепком отправляет Люсю на кровать. Люся ревет, немец грозит бабке пальцем.