Терентiй Травнiкъ: Домашнее задание. Современная публицистика

Однажды в своих стихах мой друг, поэт и переводчик Вадим Николаев, так написал о ней: «Эта детская фотография вызывает странную грусть». Вообще-то у меня много детских фотографий, и все на удивление необычные: словно кто-то серьёзный хотел, чтобы всё именно так и получилось. Отец любил снимать, и потому, несмотря на то, что в те годы это было не так легко, как сегодня, снимки регулярно пополняли простенькие семейные фотоальбомы. Фотографии разные: есть такие, что мне нравятся, есть и те, что не очень, и дело не в качестве самой фотографии – просто бывает, нахожу в них что—то тревожное, отстранённое, как бы не моё. Удивительно, но хорошо помню, как отец снимал. Глядя на фотокарточку, нередко вижу папу, стоящего за её краями с фотоаппаратом в руках и дающего советы, как лучше сесть или встать. Но это пришло позже, ибо во дни моего младенчества меня это абсолютно не касалось.

Не знаю, как оно получилось, но есть среди прочих одна фотография, на которую я смотрю в самые непростые для меня дни, смотрю, когда мне, что называется, совсем невмоготу, совсем лихо. Однажды, взглянув на эту фотографию, мама мне рассказала, что как-то раз она оставила меня в садике на продлёнку и, немного отойдя, вдруг увидела, как я подбежал к забору, прижался к решётке и смотрел ей вслед молча, долго и внимательно, смотрел именно так, как на этой фотографии. И тогда она вернулась и просто взяла меня с собой на дежурство. И это было счастьем, запомнившимся на всю жизнь. На фотографии мне года три, и кажется, что в тот момент я гляжу не столько на фотографа, сколько на весь мир сразу. Где-то там в самой глубине своего сердца я так и остался ребёнком, со вниманием и осторожностью вглядывающимся в этот мир. Когда же я, устало и обречённо, смотрю на этого мальчика, то слышу, как он тихо-тихо, как-то совсем не по-детски сдерживая слезы, говорит мне: «А ведь я родился не для того, чтобы ты вёл себя так, как ты это делаешь сейчас. Ты вырос, а теперь предаёшь меня, не желая жить дальше. Не бросай меня, не предавай, прошу тебя… Выдержи всё, что с тобою происходит, и дай мне… дай, пожалуйста, дожить эту жизнь до конца».

Это разговор с самим собой, со своим внутренним ребёнком всегда пронзителен и до невозможного беспощаден. Каким-то образом этот человечек вызывает во мне невыносимые муки совести, и я понимаю, что не могу, не имею никакого права, относиться халатно к себе, своему здоровью и делам, лишать естественного и простого счастья этого мальчугана, с такой надеждою пришедшего в этот мир, чтобы жить. И тогда я даю ему слово, что постараюсь… Нет, обязательно поступлю так, как он этого от меня просит, и живу, живу, живу дальше…

То, что в юности для нас романтично, с годами начинает видеться безобразным и отвратительным, и речь прежде всего идёт об одиночестве, которое со временем позволяет нам не просто существовать в наших же собственных пороках, дурных мыслях и действиях, но и укрепляет нас в естественности происходящего, и этим как бы оправдывает. Известно, что большинство наших положительных действий направлены на близкого нам человека. Именно его присутствие и меняет нас в лучшую сторону. С годами все мы становимся такими, какими нас создавали детское здоровье, воспитание, отроческие привычки, образование и юношеское общение. Все это является формой для отливки последующего характера нашей личности. Потому мы такие и разные, что у каждого были свои условия роста и становления, свои психозы и своя степень неврастении.

Было бы неправильным требовать от всякого встреченного нами взрослого человека не свойственных ему качеств лишь потому, что лично для нас запрашиваемое естественно. Видимо, были на то причины, исходя из которых он не смог или не сумел получить в ранние годы своей жизни то, что имеем мы. Он такой, каким его сделала форма юных лет. Видимо, поэтому так сложно найти собеседника, соратника, будучи взрослыми, а о личной жизни и говорить не приходится: благополучие таковой – редчайшая удача, и всему своё время. Юность, имея известный запас психологической прочности, позволяет менее болезненно обтачивать психику и довольно-таки быстро, благодаря переключению внимания, излечивает мелкие душевные раны. Взрослым же людям устанавливать отношения между собой непросто: это всё равно, что пытаться надеть левый ботинок на правую ногу со связанными руками – всё будет казаться неудобным. Поэтому встретить действительно близкого человека после сорока лет – это настоящая удача и подлинная радость: именно встретить, а не пытаться изменить всякого встречного под себя или же меняться ради этого самому. Пожалуй, этим в первую очередь и объясняется большое количество одиноких среди тех, кому за сорок, что касается и мужчин, и женщин, а с годами это количество только растёт.