Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Между тем «Волшебная флейта» – как раз детски-беззлобная пародия на таинственные ритуалы, загадочные сообщества и хранилища египетских тайнознаний. Как посмеялся бы Моцарт над домыслами конспирологов о том, что сам он принадлежал к восемнадцатому чину масонства – и потому в рукописи его масонской кантаты восемнадцать страниц, в опере «Волшебная флейта» восемнадцать реплик Зорастро, а сумма цифр 1791 года дает нам все то же роковое число! «Волшебная флейта» – история о дружбе бонвивана с романтиком, гедониста с борцом; таких пар – начиная с Дон Кихота и Санчо и кончая Тилем и Ламме – в мировой культуре множество. Каждый прогоняет злые видения по-своему: Тамино – волшебной флейтой, Папагено – волшебными колокольчиками. Если согласиться с конспирологами и предположить, что Царица Ночи символизирует христианство, а Зорастро олицетворяет борющееся с ним масонство, можно и впрямь дойти до весьма хитромудрых построений (типа того, что христианство породило истину, а масонство ее отвоевало, и олицетворяет ее, понятное дело, Памина), но тогда решительно непонятно, почему волшебную флейту – главную, по сути, героиню оперы – вручила отважному принцу именно Царица Ночи. Можно бы и еще чего-нибудь наизобретать на сей счет, но ведь моцартовская опера в основе своей комедийна и пародийна, масонские ритуалы в ней действительно пересмеиваются, и гротескные фигуры двух жрецов тому порукой. Тамино и Памина давно воссоединились бы и ни о каком зле не было бы помина, простите за невольный каламбур, если бы не Зорастро со своими тяжеловесными ритуалами, испытаниями и правилами. Непосредственное чувство, живая страсть, волшебная сила музыки – вот что побеждает в конце концов, а вовсе не египетская мудрость и сложные многоступенчатые таинства. Гений может состоять в каком ему угодно тайном обществе, но в душе не может не подсмеиваться над ним – вот почему Пушкина не позвали ни в Северное общество, ни в Южное.

Таким образом, Моцарт спародировал конспирологию задолго до того, как она расцвела пышным цветом, – но пародия эта никого не остановила. Весь XIX век прошел под знаком заговоров. «Сначала эти заговоры // Между Лафитом и Клико // Лишь были дружеские споры», – иронизировал Пушкин над этими «забавами взрослых шалунов», однако сам себя испуганно обрывал: «Но постепенно сетью тайной…» При дворе Николая I настолько боялись заговоров, что разгромили невиннейший кружок Петрашевского: «И декабрьским террором пахнуло на людей, переживших террор», – вспоминал Некрасов. В сегодняшней России боятся «оранжевой революции» – в николаевской, а потом и в александровской с ума сходили от страха перед заговорами; заговорщики плодились и от этого страха, от направленного ожидания, которое само способно порождать фантомы. К концу позапрошлого века вся Европа была охвачена паническим ужасом: тема тайного общества стала актуальнейшей, о заговорах писались романы ужасов, эссе и трагедии почти античного накала. Первой ласточкой была «Женщина в белом» Коллинза – доселе непревзойденный конспирологический роман: если помните, все его прихотливые узлы, озадачившие, сдается, самого автора, развязывались благодаря маленькому профессору Песке, который узнал в графе Фоско предателя, бывшего сотоварища боевой юности. То есть Песка-то узнал не сразу – Фоско очень уж растолстел; но на лице графа изобразился самый настоящий ужас! Любопытно, что встретились они как раз в театре, итальянец Фоско обожал оперу – не на «Флейте» ли? Чудесное было бы совпадение. В заговорах и тайных обществах вообще есть что-то оперное, бархатное, закулисное, романтически-злодейское, увертюрно-громовое… Тайная организация не щадит предателей, и графа Фоско нашли мертвым очень вовремя – он так и не успел вызвать на дуэль и заколоть положительного Уолтера Хартрайта.

Когда этот ужас перед заговорщиками как следует надоел здравомыслящим людям, все тот же Честертон написал лучший европейский роман о тайных обществах – совершенно моцартианский по легкости, веселью, иррациональной и прихотливой фантазии. Я говорю, конечно, о «Человеке, который был четвергом» (1908). Эта странная, до сих пор не вполне оцененная смесь триллера, ночного кошмара (у романа есть специальный подзаголовок – a nightmare), пародии и христианской апологетики довела идею до абсурда: все заговорщики оказались шпионами, а главой заговора – Господь Бог. В романе много издевательства над магической, масонской и революционной атрибутикой, а главное – над обывательской верой в тайный союз посвященных как главную пружину всего происходящего. Если заговор и есть, то он Божий и не нам его разгадать – к этому весело и ненавязчиво подводил Честертон. Знал бы он, сколько мировых заговоров и тайных сект начнет гулять по страницам прозы XX века! Плюнь – и попадешь в заговорщика.