В не лучшем состоянии оказался и рабочий. Теперь ему ничего не стоило без досады на себя и без возмущения на начальство, в угоду плана и «железной необходимости» закончить работу 30 числа, забить, как гвоздь, не только шуруп, но и болт. Положить на грязь асфальт, привезя его из кучи, заготовленной в прошлом году. Заштукатурить стену раствором, что был свален в ящик неделю назад. Красить другую вне зависимости – готова она для того или нет.
Исправление чего-либо совсем недопустимого превращалось в проблему. Вместо того, чтобы потратить лишний рубль на ликвидацию дефекта, приходилось поставлять заказчику явный брак. Потом открывать дополнительные заказы, изготовлять новые узлы стоимостью в тысячи рублей и заменять ими негодные на монтаже. Зато все по плану. Однако это были только цветочки.
Положение многократно усугубилось, когда пожар нарастающей неудовлетворенности производимой в стране продукцией, ее низкой конкурентоспособностью решили погасить бумажной аттестацией потребительских свойств изделий, а по аттестационному показателю, так называемой категории качества, устанавливать ее цену. Не через рынок, а через бумажку, подписи должностных лиц и гербовые печати. Это было в несколько раз более серьезнее. От нее нельзя было отвертеться: вопрос касался благополучия предприятия и его трудящихся. Инженеры и экономисты ринулись в бой. Показатели качества обрели реальную силу, и новая техника полилась как из рога изобилия.
Свежий номер чертежа на машину, в которой изменена одна деталька, подкрепленный новыми техническими условиями с новой кучей подписей и печатей, – вот что стало являться основанием для новой цены. Но основание не цена, и в Москву ринулась армада мальчиков и девочек, а порой и вполне солидных мужей и дам для нужного продвижения бумаг и выколачивания приемлемой цены. Ринулись с подношениями и подарками. В Москве, кажется, были куплены все, кто держал перо в руках и круглую печать в кармане. Именно в то время правительство вместо создания специализированных производств начало стимулировать с удовольствием принятую на местах программу производства товаров народного потребления на «Уралмашах». Зачем покупать подарки, когда можно иметь собственные и в полном наборе. Какой-нибудь дорожный знак для маленького чиновника – автомобилиста, стиральную машину – его старшему брату, телевизор или холодильник – министру, а уж в Совмин – мебельный гарнитур.
Вспоминаю, как мы с главным конструктором машин непрерывного литья В. Нисковских, ничего не понимающие в подарочном буме, привезли в одно учреждение «малютку» и, полагая по наивности, что она ему нужна для мелких постирушек, оставили ее, не найдя нужного начальствующего товарища, не то в приемной, не то в бухгалтерии. Потом позвонили ему и, выслушав (правда, весьма вежливый) выговор за нашу несмышленость, перетащили машину в свой номер гостиницы. Оттуда начальник забрал ее сам с усмешкой на устах и благодарностью за наш труд.
Цены стали расти как грибы после теплого дождя, а производительность и качество изделий валиться дальше вниз. Задолго до перестройки была подготовлена шикарная исходная база под деревянный рубль, так образно кем-то названный, чтобы исключить неудобное сочетание слов. На самом деле наш рубль был тогда бумажный и в прямом и в переносном смысле.
Пятнадцать лет играл концерт, низвергая на страну какофонию всевозможных организационных новаций, комплексных программ, единых систем, коллективных договоров, смотров, починов, новых форм соревнований. И, в довершение, сотен тысяч государственных, отраслевых и заводских стандартов на тему: как проектировать, ставить на производство и снимать с него, внедрять и отменять, сочинять и писать, согласовывать и утверждать. Не была затронута разве только одна тема – как любить.
Параллельно стала ухудшаться и вся инфраструктура жизни. Катастрофически падать нравственность и расти преступность. Вырабатываться неверие и пренебрежительное отношение к обязанностям. Среди горы глупых и бестолковых распоряжений невозможно было разглядеть толкового и потому все они пошли выполняться предельно формально. В производственную среду стали все в большей и в большей степени внедряться чисто партийные методы работы: болтовни, общих лозунгов, пустых мероприятий и таких же отчетов.
Критиканство всего и вся процветало уже не только на кухне в кругу друзей, но и в служебных кабинетах. Законную силу приобрела реплика начальника: «Я согласен – очередная дурость, но давай ее сделаем, прошу тебя – выполни, не порти себе и мне кровь».
Читать дальше