Ефим Гофман - Необходимость рефлексии. Статьи разных лет

Состояться как индивидуальность без таких размышлений я, безусловно, не смог бы. Понимание этого обстоятельства – один из немаловажных факторов, побудивших меня сейчас, спустя много лет, взяться за работу над книгой о жизни и творчестве Юрия Трифонова. Включённая в сборник статья о трифоновских «Предварительных итогах» (где я пытаюсь во многом иначе, чем это происходило до сих пор, взглянуть и на некоторые мотивы этой повести, и на обстоятельства биографии писателя, ставшие последствием её публикации) как раз и является одним из фрагментов этой важной для меня продолжающейся работы.

Оговорюсь, однако, что тремя фигурами, о которых речь шла выше, далеко не исчерпывается круг моих пристрастий. К числу литературных явлений, вызывающих у меня неравнодушный и пристальный интерес – или, формулируя иначе, явлений, которые на разных жизненных этапах мне посчастливилось пропустить через себя – принадлежат Мандельштам и Бродский, Музиль и Пруст, Милан Кундера и Фридрих Горенштейн. Да и этот список имён – далеко не полный.

С неформальным трепетом отношусь к Пастернаку. «Прославленный не по программе и вечный вне школ и систем, он не изготовлен руками и нам не навязан никем (курсив мой – Е. Г)», – знаменитые слова поэта, характеризующие его отношение к Блоку, поразительно (прямо-таки на удивление!) совпадают с тем, что значит для меня он сам. С тем, как воспринят Пастернак был мною изначально (когда было совсем другое тысячелетье на дворе), и с тем, чем он по сей день для меня остаётся. Неизменной поддержкой и утешением служит мне запредельно-светлый, благородный дух, исходящий и от стихов Пастернака, и от его эпистолярного наследия, и от «Доктора Живаго» (никогда не являлось для меня ориентиром спорное и субъективное мнение Ахматовой о романе как о творческой неудаче великого поэта; радует, что не служит оно ориентиром и для авторов значительных книг о Пастернаке, вышедших в новейшее время – Натальи Ивановой, Дмитрия Быкова).

Собственных работ о Пастернаке у меня нет. Вряд ли что-либо существенное мог бы я добавить к тому, что уже сказано о поэте множеством серьёзнейших исследователей. Осторожно прикоснуться к пастернаковской теме решился лишь в связи с размышлениями о поэзии Шаламова. Результатом стала статья «Видны царапины рояля…», публикуемая в сборнике.

А. Синявский и Ю. Даниэль на похоронах Б. Пастернака. 1960 г.

Из личной коллекции М. В. Розановой

Чрезвычайно важен, значим для меня факт духовной связи Шаламова и Синявского с Пастернаком – связи глубинной и, по счастью, не носившей характера елейно-подобострастного ученичества. Есть, однако, и другой, не менее важный момент, требующий отдельного обозначения.

Значительное место в моих работах о Синявском, Шаламове и Трифонове уделяется их конфликтам с некоторыми радикальноориентированными общественными кругами (и с их отдельными влиятельными представителями). Полагаю, что в упомянутых конфликтах со всей наглядностью отразились проблемы, отнюдь не исчерпывающиеся рамками тех или иных конкретных биографий.

Так случилось, что на судьбы всех трёх авторов, ставших объектом моего внимания, наложили неумолимую печать некоторые непростые, весьма настораживающие исторические поветрия, проявившиеся ещё в 70-80-е годы, получившие развитие в постсоветские времена и, в итоге, оказавшие определяющее воздействие на общую участь современной интеллигенции.

Долгое время для свободомыслящей интеллектуальной среды казалось очевидным, что главный источник её проблем – в советской диктатуре, в натиске и давлении со стороны безжалостной государственной машины. Затем, однако, советская власть рухнула, и…

Оказалось, что в атмосфере «лихих девяностых» точно так же неуютно, как в атмосфере брежневских «застойных» времён, чувствуют себя те, для кого культура, наука, просвещение – ценности высшего порядка. Те, для кого не представляется значимой категория успеха, а сам по себе творческий и интеллектуальный процесс важнее внешнего результата. Те, кто решительно не намерен отказываться от духовной насыщенности существования в угоду меркантильно-рыночным принципам. Кто не готов поступиться своей искренней, глубоко осознанной индивидуальной позицией в угоду установкам любых властей, любых неофициальных групп и сообществ. Кто склонен понять главного героя музилевского «Человека без свойств», отстаивающего свою внутреннюю свободу и, в пику царящей вокруг суетливой активности, выдвигающего эксцентрично-ёрнический девиз: «отменить реальность!». Кто, подобно пастернаковскому Живаго, органически не способен оправдать какое бы то ни было насилие и братоубийство, независимо от того – «красными» или «белыми», выражаясь фигурально, идеологическими доктринами оно обосновывается.