1 ...6 7 8 10 11 12 ...22 Первые известия о петроградских событиях дошли до Ставки вечером 24 февраля[84]. В.Н. Воейков стал настаивать, чтобы Государь как можно скорее вернулся обратно. Но Николай II «возражал, что он должен пробыть дня три-четыре, и раньше вторника уезжать не хочет»[85] . Причины, по которым Император Николай II упорно не хотел уезжать из Ставки, сегодня не понятны. По всей вероятности, они были связаны с той целью приезда Царя в Ставку, какая была изложена ему М.В. Алексеевым.
Полковник В.М. Пронин утверждал, что из Петрограда 24 февраля «доходили слухи о могущих быть “крупных переменах наверху” и даже о “дворцовом перевороте”»[86] . 24 февраля Государь разговаривал с Государыней по телефону из своего кабинета, и Государыня сообщила, что « толпы рабочих требовали хлеба, и было несколько столкновений с полицией, но всё это сравнительно быстро успокоилось »[87]. Вечером того же дня Николай II получил телеграмму от Императрицы Александры Феодоровны, в которой говорилось, что «совсем нехорошо в городе»[88] . 25 февраля в Ставку прибыли первые официальные телеграммы о положении дел в столице: генерал С.С. Хабалов сообщал, что «волнения в Петрограде приняли угрожающие размеры»[89] . В тот же день В.Н. Воейков получил шифрованную телеграмму от А.Д. Протопопова, в которой тот сообщал о «серьёзных беспорядках» на Знаменской площади[90]. Воейков вновь убеждал Николая II немедленно покинуть Ставку, «но Государь продолжал настаивать на своём отъезде во вторник»[91] .
Государь сразу оценил всю серьезность событий: 25 февраля он направил генералу С.С. Хабалову телеграмму, в которой отдал четкий и недвусмысленный приказ: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ»[92] . Как утверждал Г.М. Катков: «Телеграмма была составлена самим Государем и послана без консультаций с кем бы то ни было»[93] . Генерал Е.И. Мартынов, перешедший после октябрьского переворота на сторону большевиков, утверждал, что телеграмма была написана Государем собственноручно[94]. О том, как реагировал генерал Хабалов на царскую телеграмму, видно из его показаний комиссии Временного правительства: «Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? <���…> Я убит был – положительно убит!»[95] Характерны слова и военного министра М.А. Беляева, сказанные С.С. Хабалову: «Ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы»[96] .
Таким образом, чёткое повеление Императора Николая II решительно подавить беспорядки натолкнулось на безволие военных руководителей Петрограда. Они продолжали проводить время в бесплодных заседаниях, обсуждая проблему выпечки хлеба да сокрушаясь о том впечатлении, какое произведёт вид расстрелянных бунтовщиков на «чувствительных» союзников.
26 февраля в 10 ч. утра Государь был на Божественной литургии. Во второй половине дня он получил телеграмму от генерала Хабалова, в которой тот сообщал, что в столице идут столкновения войск и полиции с демонстрантами, есть убитые и раненые. Видимо, нервное напряжение было у Государя настолько сильным, что во время литургии у него случился сердечный приступ[97]. В письме к Императрице 26 февраля Николай II сообщал: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся 1/4 часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы»[98] .
26 февраля председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын, воспользовавшись данным ему Государем правом, издал за Высочайшей подписью Указ о прерывании занятий Государственной думы до апреля 1917 г.[99] Г.М. Катков пишет: «Нет никаких указаний на то, что Голицын испрашивал у Государя разрешения, чтобы воспользоваться документом. Ответственность за это решение целиком лежит на Голицыне и на Совете министров»[100] . Между тем решение о перерыве занятий Государственной думы в условиях февральских дней было не только бесполезным, но и вредным. Он давал думским лидерам возможность оправдывать невыполнение Высочайшего указа коллапсом власти.
Вечером 26 февраля на Высочайшее имя пришла телеграмма от М.В. Родзянко: «Положение серьёзное. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца»[101] . Позже, в тот же день, от него пришла ещё одна телеграмма. В ней Родзянко просил Государя «безотлагательно призвать лицо, которому может верить вся страна, и поручить ему составить правительство»[102] . М.В. Родзянко направил также телеграммы М.В. Алексееву и главнокомандующим армиями фронтов: А.А. Брусилову, А.Е. Эверту и Н.В. Рузскому, в которых просил поддержать перед Государем его просьбу[103]. В течение ночи и утра 27 февраля генералом М.В. Алексеевым были получены ответы от главнокомандующих. В них они «по верноподданному долгу и присяге» выражали просьбы доложить Государю «что при наступившем грозном часе» другого выхода, кроме того, что предлагает Родзянко, быть не может[104]: организаторы переворота координировали свои действия с генералитетом.
Читать дальше