Отар Кушанашвили - Не один

– Что на вас нашло тогда?

– Ну, это был позор. Сборная России не играла. Люди семьями приехали. Транспаранты были: Ростов-на-Дону, Нижнекамск… Люди рыдали. Они четыре года собирали деньги, чтобы здесь оказаться. Думаю: побегу-ка я на поле. А тут еще Овчинникова удалили. Хотел сказать игрокам, что они пид…сы. А удаление стало последней каплей. Просидел восемь дней в португальской тюрьме. Восемь! Изображал из себя русского вора, чтобы меня не пи…ли и не отжарили. А в Москве я бы за это заплатил 150 рублей. На суде мне говорят, шесть лет или условное наказание. Какие шесть лет, ребята? Меня убьет бывшая. Шесть лет не платить алименты… Старик, она приедет в Португалию, за…шит президента и вытащит меня из тюрьмы. Чтобы я вернулся на работу и платил ей деньги. Судья знал английский, примерно как я. В каждом его слове почему-то слышалось слово х… Спрашивает: где была ваша голова? Говорю адвокату: скажи, что раскаиваюсь. Потом что-то на судью нашло: ладно, уходите. Вышел и думаю: больше никогда не буду выбегать на поле, вообще в Португалию не поеду. Старик, но если будут хорошие деньги, чтобы можно было заплатить алименты на годы вперед, я летом выбегу.

– Кто из мира спорта напоминает вам себя?

– Овечкин. Я три года подряд вручал ему приз Харламова. То он женится на одной, то на другой… Но появляется мама – человек сразу меняется в лице. Она начинает: на кого ты похож? И всемирно известный хоккеист, как я, когда мама приезжала в Москву, робеет: мама, не надо при людях… Очень напоминает меня. Неистовый на площадке, но плаксивый, как болливудское кино, среди друзей и мамы.

– Ваш образ не утомляет?

– А почему он должен меня утомлять, старик? Ты же отчетливо понимаешь, что когда я оплакиваю брата, я другой. Когда я вспоминаю маму – я другой. Но я не вижу ни одной причины, почему мне не получать удовольствие от жизни в другие дни, кроме драматичных. Даже когда любимый ЦСКА вылетает из группы Лиги чемпионов, все равно жизнь прекрасна. Я устаю только тогда, когда вижу, как обижают слабых, или происходит что-то, несовместимое с моими представлениями о прекрасном. И я очень недоволен, что мало валяю дурака. Я слишком серьезный. Надо быть занюханным, как Иван Дорн, и думать, что ты талантливый артист. Но при этом я очень боюсь людей не сентиментальных. Я вижу кругом очень много блатных, но не вижу ни одного сентиментального. И это очень смущает. Утром, если я вспомню брата, погибшего ни за что ни про что, я могу плакать навзрыд. А через полчаса мне приходит эсэмэска, что мой текст вызвал восторг у кого-то, чье мнение мне дорого. Конечно, я начинаю валять дурака. Нет, не утомляет. Если понимать жизнь как трагикомедию, мне кажется, слишком много трагедии у нас с вами. Комедии очень мало. Я призван быть клоуном, придурком, чтобы люди улыбались больше. Должен внушать, что в смехе и улыбках больше смысла, чем в признании, что ты читал Канта. Канта надо читать. Но делать его лозунгом для себя, все равно что Макса Коржа считать артистом.

Разговоры о поиске моральных авторитетов давно набили оскомину, но тут, как пошутил Вуди Аллен, вовсе не признающий авторитетов, «главное – не путать теплое с мягким». И не забывать про С.Е. Леца: «Обычно по розам ступает тот, кто топчет грядки».

Все истерически считают дензнаки Халка, внешне и впрямь похожего на благодетельного пацана примерно так же, как Труфальдино из Бергамо похож на архиерея Афанасия, а сам К. Райкин, игравший Труфальдино, на депутата Милонова, – но мало кто вспоминает о том, что он танцевал для больного мальчика на Невском и удочерил девочку. И счастливое человечество стало на двух маленьких людей больше.

Иногда работает свойственный цифровой эпохе с ее пренебрежением к сантиментам парализующий страх высокопарности, иногда – дезориентирующая мешанина низкого с высоким: так ли хороша Валерия, если фоткается с М. Ходорковским, сильного «лестничным умом».

Вот я и переминаюсь в нерешительности: кто? Кого назвать, кто бы был не относительно хорошим «страха ради иудейска», а просто славным человеком, с которым можно и охота сверять часы?

Уж если Алексей Немов, человечище с безукоризненной дотоле репутацией, в эпической битве с хамами, пытающимися извести автохамов, выглядел жалко, как ваши поп-звезды, поющие песни военных лет, то, боюсь, все остальные – это просто «стынь тоски вселенской».