Идеально подходила Англия — ничем не примечательная страна, раздираемая религиозными противоречиями, начавшими зарождаться еще в период Столетней войны, когда англичане были такими же католиками, как европейцы, но так как Папа пребывал не в Риме, а на территории Франции, с которой воевала Англия, в Авиньоне (авиньонское пленение), он вынужденно занимал профранцузскую позицию. Это не могло не вызвать враждебной реакции со стороны английских католиков.
Реформы Генриха VIII обострили антипапские настроения. Началось все с того, что Генрих хотел поменять жену, а Папа не позволял ему развестись. Следуя примеру протестантской Германии, английский король послал Папу по известному адресу и создал свою собственную «карманную» церковь — англиканскую. А католичество упразднил.
Позже этот король помирился с Папой. Потом опять поругался. И так во всем… Генрих не отличался внятной политикой. Отсутствие цельного курса создавало в стране социальную и политическую нестабильность. Все это было как нельзя кстати.
Проблемой был действовавший в Англии с XIII века закон, запрещающий евреям проживать в стране. Но золото открывает любые двери. В XVI веке финансисты хорошо укрепляются в Англии. Начинается подготовка к изменению политической системы.
Английский монарх не мог оценить интерес финансистов к своей стране из-за разного горизонта планирования. У ростовщиков был стратегический масштаб, а у короля — сиюминутный. Максимальный масштаб, на который хватало короля, — политическая и экономическая текучка. Дальше этого горизонта никакой помазанник божий никогда не думает. Потому что неизвестно, что будет дальше, говорит про себя всякий король, закатывая глаза к небу, на все воля божья…
Если у одного цель глобальная, а на деньги он смотрит как на бонус, а не как на цель, а у другого деньги являются именно самой главной целью, первый сможет использовать второго, а второй первого — нет. Потому что первый сможет повесить второму морковку и вести его как ослика в нужную сторону. А второй помыслить такого не может.
Если, например, у мэра есть градостроительная концепция, ему при принятии решений есть от чего отталкиваться. Если же концепции нет, все будет определять размер личных выгод (на такой мотивации в конце XX — начале XXI века строилась Москва).
У короля Англии не было глобальной цели. Он просто жил, реагируя на текущие угрозы и стремясь к сиюминутным целям. Горизонт его видения исключал возможность рассмотреть инициативу финансистов. Король был главным планктоном в колонии себе подобных. Они сидели на канатах сети, поставленной на кита, и не видели никакой сети.
Банкиры не ставили целью скинуть короля и усесться на его место. Тактическую власть они изначально предполагали оставить старой элите. Кто собирал налоги, следил за порядком и чистотой на улицах, то г пусть и дальше этим занимается. Ростовщикам нужна была власть судовладельца — власть над ключевым узлом системы, над финансами. Все остальные отрасли не представляли для них интереса, потому что были вторичными.
Целью финансистов было установить контроль над финансовой системой Англии. Для этого нужно было распылить абсолютную власть короля по широкой элите. На этой платформе можно было создать частный Банк с функциями Центробанка, у которого было бы монопольное право на чеканку монеты, печать ценных бумаг и кредитование.
Если ростовщики получали абсолютную финансовую власть над Англией, они в итоге получали абсолютную власть над самой Англией. Опираясь на такой плацдарм, можно было постепенно прибирать к рукам весь мир, экспортируя эту технологию во все остальные страны. Если в каждой стране создать частный Банк с функциями Центробанка и объединить эти банки в единую мировую финансовую сеть, возникнет власть над миром.
Здесь у читателя может встать вопрос — откуда у ростовщиков появилась способность к такому масштабному планированию? Как я сказал выше, человек не может оперировать в таком временном масштабе, его горизонт планирования намного скромнее. Так откуда же у финансистов вдруг такой масштаб мышления?
На этот серьезный вопрос я могу отослать к аналогии с муравейником, над которым висит коллективный разум. Ни один муравей, ни группа муравьев не держит в голове концепцию строительства и устройства жизни муравейника. Назвать муравейник продуктом масштабного мышления муравьев — смешно даже на слух. Но случайно такую конструкцию тоже не построить. Что же остается? Коллективный разум.
Читать дальше