И. Александрова - Журналисты о русском языке

Следовательно, работники СМИ должны осознанно относиться к проблемам речевой культуры, понимать, что коммуникация в современном обществе может быть успешной только при условии соблюдения законов речевого взаимодействия. А они в значительной степени базируются на системе языковых норм.

О нарушении культурно-речевых норм в массовой коммуникации с тревогой пишут и сами журналисты. Так, Н. А. Чернышова отмечает (см. анкету): «Употребление ненормативной лексики в СМИ – это проявление агрессии, эпатажа, это противопоставление своего миропредставления общественной морали. Недопустимость ненормативной лексики очевидна для всех, кто неравнодушен к судьбам отечественной культуры. Ежедневно аудитория СМИ пополняется новыми читателями, зрителями, слушателями из числа молодых людей. И они воспринимают ненормативную лексику уже как норму. Им просто навязывается субкультура уголовного мира, ценности, стереотипы поведения. Если мы хотим жить в цивилизованном обществе, то необходимо принимать меры, ограничивающие поток оскорбляющей, унижающей человеческое достоинство лексики. Это задача не законодателя, а журналистского сообщества и общества, которые должны создать механизмы саморегулирования сферы СМИ, механизмы общественного контроля».

Появление подобной лексики связано с процессом демократизации речи. Первый период общей демократизации языка связан с деятельностью М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова и, бесспорно, H. M. Карамзина. Второй этап определяется деятельностью А. С. Пушкина, который даже в поэзии использовал просторечные усеченные формы. Следующий период развития языка в этом направлении – разночинский. Если раньше литературный язык был самостоятельной сферой, практически не связанной с разговорной речью, то в разночинский период у нас возникают «мосты» между речью письменной и устной. Пятый период демократизации – это, бесспорно, послереволюционное время. И здесь уже можно говорить о том, что демократизация как явление глобальное, характерное не только для русской речи, но и для других языков, может иметь не только положительную, но и отрицательную сторону.

Отдельного разговора заслуживает возникновение «новояза» советской эпохи. Трудно предположить, что в дореволюционной, царской России на заседании Совета министров были бы представлены, например, Минвнудел или Мининдел. Ведь аббревиатуры практически не существовали в русском языке в дореволюционное время. И уж конечно, в то время было бы невозможным сокращение «император РИ» – Российской Империи. Это один из простейших примеров возникновения нового облика русского языка.

Новый период языковой демократизации обрел силу в перестроечное время. Действительно, перестройка повлекла за собой отмену очень многих запретов и появление новых тенденций в русском языке. И, как любые изменения в общественном сознании, перестройка в языке имела и положительную, и отрицательную стороны. К чему же мы пришли в результате этих перестроечных лет в области языка?

Демократизация коснулась практически всех сфер русской речи. До рассматриваемого периода разговорная речь весьма существенно отличалась от языка СМИ. Сейчас же трудно провести жесткую границу между медиаречью и речью обыденной. Это, с одной стороны, положительная тенденция. Язык приобрел новый образный потенциал, стал освобождаться от навязанных ему запретов и штампов – к примеру, таких, как «правофланговый пятилетки», «на ударной вахте», «третий, решающий год». С появлением свободы журналистского самовыражения газета, а также ТВ и радио стали интереснее. В то же время естественное стремление журналистов отринуть «навязшие в зубах» штампы и придать речи более живую окраску закономерно привело и к отрицательным последствиям. Раньше СМИ были серьезным авторитетом с точки зрения языка: раз так написано, значит, так нужно говорить. Как слово произнесено с экрана телевизора, именно так и нужно было его употреблять. Неоднократно именно с помощью телевидения лингвисты, филологи могли внести коррективы в определенную сферу говорения. Например, в 70-х гг. XX века название детективного фильма «Петля» объявляли с ударением сначала на первом слоге, как того требовали тогдашние словари ударений, а затем – под влиянием реального употребления – кодифицированным стало ударение на втором слоге.

Теперь граница между речью книжной, литературной, в том числе журналистской, и речью обыденной стала стремительно исчезать. К чему это привело? Медиаязык обрел такую «вольность», что не всякую заметку можно прочитать вслух. В качестве примера можно привести заголовок в журнале «Огонек» – «Дерьмовая канализация». Это материал о плохой работе городской системы очистных сооружений. В этом случае языковая игра, характерная издавна для русской непринужденной речи, стала главной целью журналиста, стремящегося привлечь к своему материалу внимание читателя. В. Грунский пишет (см. анкету): «Язык СМИ не допускает использования ненормативной лексики. У нас нет цензуры, но существует законодательство, регулирующее деятельность СМИ». Эту точку зрения разделяет и С. Гогин (см. анкету): «Ненормативная лексика – это сигнал, символизирующий грубое несанкционированное вторжение в сферу интимного опыта, как сознательного, так и подсознательного, и поэтому она не имеет права на бытование в СМИ». Цензура как ограничительный орган перестала действовать, и это прекрасно. Но нельзя обойтись без цензуры культурной – внутреннего редактора, который должен основываться на понятиях чести, порядочности, культуры и образованности.