Игорь Ефимов - Сумерки Америки

И что же?

Год спустя Каддафи и его сыновья убиты, страна погружается в хаос религиозной и этнической междоусобицы. Американский посол Кристофер Стивене взывает об усилении охраны дипломатической миссии, но Вашингтон игнорирует его призывы. Какая опасность может грозить дипломату в стране, где диктатор свергнут и вот-вот засияет демократия? Через несколько дней, в годовщину 11 сентября, «борцы за свободу» атакуют здания, занятые американскими дипломатами, посол и несколько сотрудников погибают, а министр иностранных дел Хилари Клинтон объясняет случившееся стихийной вспышкой народного возмущения против какого-то антиисламского ролика, показанного в Интернете.

Ливийцы тоже оказались неспособны оценить благотворность «ракетной демократизации». Спасаясь от гражданской войны, они толпами заполняют баркасы, рыболовные шхуны, прогулочные кораблики, пытаясь пересечь Средиземное море и достичь спасительных берегов Европы. А вслед за ними через разрушенную страну устремляются и беглецы из других африканских государств. Сотни, если не тысячи, погибают в волнах, и конца им не видно.

Людей, идущих на смертельный риск в надежде спастись от смертельной угрозы, мы вполне можем понять. Но людей, идущих на верную смерть ради каких-то расплывчатых идеалов, нам понять гораздо труднее. А именно они сделались самыми опасными врагами Америки в XXI веке. Теракт 11 сентября 2001 года осуществили девятнадцать человек. Но расследование показало, что у заговорщиков в запасе было много желающих присоединиться к «славным мученикам». Террорист, выбирающий роль шахида-самоубийцы, окружён в мусульманском мире почётом и восхищением. Люди видят в нём защитника каких-то бесконечно важных для них ценностей и святынь.

Что же защищает мусульманин, идущий на верную смерть? Какую угрозу он видит во вторжении западной цивилизации в его жизнь?

Первое: он безусловно утратит гордое сознание своего превосходства над людьми других вероисповеданий; если он захочет, чтобы западные специалисты приехали помогать его стране, ему придётся терпеть на улицах своих городов церкви, костёлы, синагоги и даже буддистские храмы.

Второе: он должен будет – стиснув зубы – смириться с тем, что он привык считать пределом падения в бездну порока: женщин с открытыми лицами, ногами, плечами, мужчин, поднимающих бокалы с вином, кинотеатры и телевизоры, музыку из репродукторов, танцы на площадках ресторанов и прочие мерзости.

Третье: страшное сомнение будет терзать его – почему Аллах не карает неверных за их порочность? Почему сделал их богаче и сильнее него – блюдущего заветы Пророка, отказавшегося от наслаждений, даруемых языческими богами, Бахусом и Эросом? Что, если не все заветы несут в себе абсолютную истину?

Четвёртое: он утратит абсолютную власть над женой и детьми, должен будет позволить им свободный выбор собственной судьбы и потом ему придётся глотать день за днём позор, которым его единоверцы и соплеменники окружают человека, настолько утратившего честь и достоинство отца и господина.

Но, кроме этих горестно очевидных утрат, он смутно предчувствует и другие поля своей несовместимости с миром западной цивилизации. С особенным упорством он будет сопротивляться необходимому условию успешного вступления в индустриальную эру: подчинению своего ума дисциплине мышления. Ибо эта дисциплина создаётся и поддерживается самым страшным для него элементом – участником – духовной жизни человека: СОМНЕНИЕМ.

Сомнение есть некий полицейский, добровольно впущенный нами в сознание, который призван проверять правомочность каждой мысли, каждого утверждения, каждого верования. Индустриальная эра началась не с изобретения паровой машины, а с великих носителей – и защитников – фермента сомнения: Лютера, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Коперника, Монтеня, Спинозы, Декарта, Гоббса, Галилея, Джордано Бруно, Локка, Монтескье, Канта. Выращенные в атмосфере почитания этого ключевого элемента, мы забываем, какой мукой сомнение может обернуться в душе человека, ищущего цельности и единой картины мира.

Слепая вера в Пророка, Аллаха, Коран, сунну потому так и дорога мусульманину, что она защищает его от этого опаснейшего червя, которым изгрызены души людей индустриального мира. Ни в речах шейхов, ни в проповедях мулл, ни в заявлениях джихадистов, ни в интервью террористов не обнаружим мы этого – столь естественного для нас – микроба-искусителя. Понятно, что всякое движение науки давно остановилось в мусульманских странах: её рост и развитие возможны только при условии, что каждый новый шаг, новая формула, новая гипотеза беспощадно проверяется и испытывается этим универсальным инструментом. Но что важнее: развитие какой-то абстрактной науки или возможность прожить жизнь без мук сомнения?