Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны

Открытие новой школы в 1983 году встречено взрослыми настороженно. Государственная школа великолепна, как и всюду в Америке. В ней просторные, хорошо оборудованные классы, лаборатории, гимнастический зал, компьютеры. Старики нюхом чуяли – это угроза всему и вся. Но куда деться? Ограничились тем, что ночью, перед началом занятий, рассовали по щелям записки: «Пусть никакое зло не войдет в эти двери». Компьютеры сначала категорически запретили – «в них дьявол», потом махнули рукой. Договорились только с директором: «Половое просвещение, пожалуйста, не ведите. И не внушайте, будто люди на Луне были».

Случались бунты молодых – уходили вон из общины.

– Но все кончали, как правило, плохо, – сказал в беседе священник. – Община взыскает, но она и поддержит.

– И все же удержать в дедовских шорах общину трудно. Во избежание соблазнов поощряются ранние браки – для ребят довольно семнадцати лет, для девушек – пятнадцати, даже тринадцати. Расчет: заботы о доме и детях остепенят.

Но и женитьба-замужество – тоже проблемы. Близкородственные браки ведут к вырождению. Староверы всегда это знали. Но где отыскать жениха или невесту? Ищут пару по переписке, засылают сватов в Орегон, в общины, не уехавшие из Бразилии, Парагвая. Калугины старшую дочь просватали аж в Австралию. На выданье вторая – Марина. С любопытством наблюдал я вспышку семейного интереса к Андрею, моему переводчику. Русак, здешний, американский. Не важно, что безбородый, главное – неженатый. Марина моментально надела лучший свой сарафан, лакированную обувку, мать с отцом за столом ласково двигали гостю блюдо за блюдом. Смущенный Андрей намекнуть догадался, что есть причины ему на Аляске не оставаться.

Меняются нравы в общине. В «ангаре», где делают катера, висят отнюдь не иконы – листы из «Плейбоя».

– Терпите? – кивнул я провожавшему меня дьяку Павлу Фефелову.

– А-а, ничего, грех небольшой. В церкви замолят.

Либерализм этот в деревне утверждался не без борьбы. В начале 80-х община бурлила, обсуждая, дать послабление или, памятуя заветы дедов, строго держаться старых обычаев. «Строгость сейчас блюсти уже невозможно. Уйти дальше… Куда же? Дальше – только белые медведи», – сказал Кондратий Сазонтьевич Фефелов, словом и делом которого тут дорожат. И чтобы не унесло беспоповцев куда-то дальше, уехал Кондратий в сопровождении верных людей в Румынию – просить старообрядческого патриарха рукоположения в священники.

Патриарх Кондратия благословил. Вернулся он на Аляску, в деревню, уже в рясе. И немедля распорядился возводить церковь. Воцарявшийся было холодный мир этим взорвался. Образовались тут свои либералы и консерваторы. «До чего докатились – поп, церковь! Вы ж коммунисты!» Выстроенная церковь как-то ночью сгорела. «Либералы» приступили к строительству новой. А «консерваторы» плюнули и решили выделиться из общины – разбрелись по маленьким деревенькам, туда, где поглубже. Из шестидесяти двадцать семей уехало. Произошел маленький новый раскол.

Я говорил с несколькими из уехавших. Где, по-ихнему, лучше живут – в Николаевске или «на выселках»? «У них каша погуще, а вера крепче у нас» – таков был ответ. Я сказал об этом отцу Кондратию. Он улыбнулся: «Каждый говорит как разумеет».

В день отъезда из Николаевска утром мы проснулись с Андреем от колокольного звона. Вспомнили: в церкви должны быть крестины. И поспешили посмотреть это таинство.

Церковь была пустой. Три старушки и мать новорожденного – крупная, тучная женщина – стояли близко у входа. Крестный отец – мальчонка тринадцати лет – держал на руках белый, оглашавший церковь криками сверток. Поп с дьяконом скороговоркой приобщали новорожденного к вере. «Младенец Маврикий, отрекаешься ли ты от сатаны?» – спрашивал отец Кондратий. «Отрекаюсь!» – отвечал за младенца крестный. Рядом стояли два братца новорожденного – крепкие, как боровички, карапузы. Они так сладко зевали, что даже поп улыбнулся, крестом осенил недоспавших свидетелей приобщения брата к жизни.

– Ну вот и все. Все честь по чести. Голосист малый. Хорошим рыбаком или плотником будет.

– А если в космонавты захочет? – сказал я Кондратию Сазонтьевичу, закончившему обряд.

– На все воля Божья. Все им предначертано.

И мы присели на скамейке у церкви, закончив наши беседы о великом пути общины сюда, на Аляску.

Гляжу на карту, очень подробную карту Аляски, деревни Николаевск нет и на ней – мала деревенька. Я вычислил ее место и поставил кружок. Интересно было там побывать. И много я передумал сейчас, сидя в подмосковной избе над этим писанием. Люди одного с нами корня. Какую жизнь осилили! Сколько всего вынесли, претерпели! И не сломились. Сколько раз начинали с нуля, с пепелища, и побеждали. Не забуду умного, работящего попа-мужика Кондратия Фефелова. Стоит – богатырь и телом, и духом. С навыком землепашца, вооруженный лишь трудолюбием, родным языком, молитвой и здравым смыслом – на бога надейся, а сам не плошай, не потерялся он в жизни, не сгинул на фантастически длинной дороге. Крестьянин – плотник – рыбак, он крепко стоит на ногах и приготовил к жизни – шутка сказать – двенадцать детей! «Руки не были связаны, сил не жалел, и совесть чиста», – сказал он о прожитом. Пример для нас и укор – это жизнь обыкновенного русского человека. Поклонимся ему из нашего далека.