Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны

Доходное дело – их строить. Однако, приглядевшись как следует к жизни, амурские мужики поняли: еще более доходное дело – ходить за рыбой. Дело, правда, как и в пашне, требует навыка, знаний: надо быть мореходом, надо рыбу выследить и поймать. Стали учиться, помогая друг другу. И дело пошло не хуже, чем у самых опытных рыбаков, промышляющих в этом краю. Появилось даже некое превосходство, американцев называют насмешливо – шоколадниками. На промысел ходят далеко в океан, аж до самой Японии. Ловят лососей и палтуса. Выход в море (четыре дня хода, день – лова) может дать сразу восемнадцать – двадцать тысяч долларов. Игра стоит свеч. Правда, можно и пролететь, прогореть: в рыболовстве не последнее дело – удача. Но уже много построенных катеров куплено самими николаевцами. Я их видел в рыболовном порту, по названиям отличал: «Русак», «Орел», «Гусь», «Волга», «Кавказ»…

Доходы сейчас же сказались на образе жизни. Лошадей, скотину и огороды забросили, даже кур перестали держать. В каждом доме автомобиль, а то и два. Садится Акулина или Аксинья в своем староверческом сарафане за руль (все научились водить машины!) и едет в прибрежный Хомер, покупает там все, что надо для стола и хозяйства. Поначалу, разбогатев, обзавелись тут стиральными машинами, а сейчас побросали – возят белье в город, в прачечную.

Все в этой деревне, в этой общине держится на прилежном труде. Женщины, как наседки, – с детьми, мужики – постоянно в делах. К труду, к возможности заработать приучают с малого возраста. Двое мальчишек при мне помогали попу класть на сарай кровлю – подавали рейки, молоток, гвозди. Расчет был тут же, на месте, – по три доллара на нос. Ребятишки, когда я стал их расспрашивать, часто ли зарабатывают, похвалились: «ходили недавно за рыбой». Мыли мальчишки на судне посуду, готовили наживку для переметов. «Во!» – сказал младший и достал из кармана три зеленые десятки.

– Сиротой растет, с бабкой. Уж сам себе голова. Уже почти что банкир, – погладил мальчишку по голове Кондратий Сазонтьевич.

Поближе с житьем-бытьем николаевцев я познакомился в доме Калугиных. День был воскресный. Все были в сборе. Накрыт был стол. По дому плыли запахи праздничных яств, приготовленных в русской печи. И я увидел сидевших рядком веселых, говорливых наследников рода Калугиных. В семье двенадцать детей. Старшему – около тридцати, младшему – одиннадцать. Имена: Анна, Улита, Люба, Стахея, Алексей, Марина, Корвелий, Давид, Маврикий, Анисим, Олимпиада и самый младший, общий любимец, веселый веснушчатый Поликуша, по-взрослому – Поликарп.

Борщ, яичница, курица, блины со сметаной, бананы, персики, груши, графинчик с наливкой стояли на столе, как на званом банкете. Готовилось это не для гостей. Мы с переводчиком заглянули сюда невзначай. Обычный воскресный стол.

– Знавали и худшие времена?

– Ох, знавали, Василь Михалыч, знавали, – вздохнула хозяйка Соломия Григорьевна. – Хлебную корку, как конфетку, сосали, рыбные головы на пристани подбирали.

Хозяйка дома одета в просторный зеленого цвета праздничный сарафан. Муж, Анисим Стафеевич, сел за стол в вышитой красной рубахе. Телом глава семейства крупен, в бороде уже седина, высокий лоб увеличен еще и лысиной. Говорит несколько резковато, и Соломия, видимо, по привычке смягчает суждения мужа. Обоим за пятьдесят. Поженились двадцати лет в Бразилии. И тяжкий путь общины от Приморья сюда, на Аляску, это и путь Калугиных. Их родители на Амуре жили в деревне Каменка. В Китае деревенька называлась Романовка. О том, что было в Романовке в сорок пятом, Анисим говорит одним словом: «Злодейство!» Соломия, на глазах у которой уводили корову, вспоминает, как убивалась мать: «Шестеро их, поглядите! Отца забрали и теперь на голод их обрекаете». Может быть, из-за мягкого, всепрощающего характера, может, не желая гостя задеть, она поправляет сужденья Анисима:

– Разные были люди. Было злодейство. А было и милосердие.

Фото на память.

Сюда, на Аляску, Калугины прибыли с шестью ребятишками.

– Восемь месяцев жили в палатке, пока рубили избу. Снег выпал. Сердце заходится, как вспомнишь, что пережили…

Кормил семью Анисим плотницким делом. Работа эта нужна Аляске везде – хорошему плотнику платят тридцать долларов в час. И семья быстро поднялась на ноги – стали помогать подраставшие дети. Дом Калугиных не лучше, но и не хуже других. Анисим провел меня по комнатам с сундуками и зеркалами, по сеням и кладовкам, где стояли соленья, варенья, ящики с лимонадом, грушами и бананами. Соломия Григорьевна с гордостью показала свой огород – единственный в деревне, где растет все, что может тут расти. «Привыкла к земле, не могу без этой радости обходиться». Держат Калугины и корову – «Свое молоко с покупным не сравнишь». По семейной раскладке – каждому свое дело – корова на попеченье дочери, двадцатилетней Марины. Для ребятишек – «чтобы не отвыкали» – держат Калугины лошадь, кажется, единственную теперь в деревне, и с теми же воспитательными целями завели трактор. Держат в доме винтовку и два пистолета. Это обычай аляскинской жизни, а в Николаевске обычаем не сошли нужным пренебрегать. С оружием возятся старшие сыновья. Анисим, промышлявший ранее зверя, тут к охоте поохладел, разве что ради мяса застрелит одного-двух лосей – «они тут рядом, даже в огород забредают».