Нил Гейман - Вид с дешевых мест (сборник)

Потом, позже, Аманда мне сказала, я понравился Энтони и что, по его мнению, я буду ей хорошим бойфрендом.

Я и понятия не имел, насколько это важно и сколько в то время значило его одобрение.

Жизнь – это река: непрекращающийся разговор природы с самой собой, противоречивый, пристрастный и опасный. Эта река состоит из рождений и смертей, из всего, что созидается и исчезает. Но жизнь всегда есть , и то, что ею питается – тоже.

Мы уже были женаты пять месяцев, когда Аманда позвонила мне с йога-ритрита на Канарских островах: Энтони диагностировали лейкемию. Она полетела домой. Энтони начал лечиться. Бояться, кажется, было особенно нечего – по крайней мере, тогда. Такие вещи умеют лечить.

В начале следующего года Аманда записала альбом Theatre Is Evil и поехала с ним в запланированный тур, который должен был занять большую часть года.

В конце лета лейкемия у Энтони повернула к худшему, и бояться сразу вдруг стало чего. Ему предстоял курс химиотерапии. Он мог его и не перенести. Мы прочли в Википедии о той разновидности лейкемии, что была у Энтони, и узнали, что от нее вообще-то не выздоравливают. Это нас отрезвило и напугало.

Аманда уже десять лет была концертирующим рок-музыкантом и гордилась, что никогда еще не отменяла концерты. Она позвонила мне и отменила вторую половину тура, чтобы быть рядом с Энтони. Мы сняли дом на Гарвард-сквер в Кембридже, чтобы она могла оставаться с ним.

Вскоре после переезда мы давали небольшой ужин для друзей – отпраздновать день рожденья жены Энтони, Лоры. Она очень красивая и милая, а еще она – юрист, который помогает людям, которые не в состоянии помочь себе сами. Я готовил для них рыбу. Пэт, мама Лоры, пришла мне на подмогу.

Это было год назад.

Энтони был другом Аманды. Где-то там, в том периоде времени, когда мы уже встречались, но еще не были ни женаты, ни даже помолвлены, это к нему я шел, когда был смущен и растерян, и снова запутывался в чащобе отношений, подобных которым у меня еще никогда в жизни не было. Я звонил ему из Австралии и писал смс-ки из поезда в Нью-Мексико. Его советы были мудры и практичны и чаще всего верны.

Он отучил меня жевать одни и те же мысли по кругу; он возвращал мне надежду – всегда с само собой разумеющейся нотой тьмы и здравого смысла: да, вот это можно починить, но вон с тем все равно придется научиться жить.

В последующие годы я понял, что многое из того, что мне особенно нравилось в Аманде, было подарками или уроками Энтони, скопившимися за долгое время дружбы.

Как-то вечером Аманда прочла мне историю, которую написал Энтони – о своем детстве, о еде и о любви. Она оказалась на редкость захватывающая. Я захотел еще.

Нервничая и стесняясь, Энтони дал мне еще своих рассказов. Это были автобиографические и исповедальные наброски, некоторые смешные, некоторые страшноватые. Каждый из них бросал отсвет в темные глубины его черепа, уволакивая читателя в прошлое, заставляя поглядеть оттуда. Энтони чувствовал себя не в своей тарелке, потому что я зарабатывал книгами на жизнь, и, кажется, испытал серьезное облегчение, когда мне все понравилось.

А мне ужасно понравилось.

Я боялся, что у нас не будет ничего общего – кроме любви к Аманде, конечно. Я ошибался – мы оба оказались зачарованы историями, оба наслаждались ими. Не дарите нам с ним подарков: подарите историю, которая сопровождает подарок. Именно ради них подарки и стоит получать.

Спросите Энтони о тростях, которые я ему дарил. Вся радость подарков – в историях.

Я думаю о картинках, которые мы тинейджерами клеили на стены – когда точно знали, что будем жить вечно, и хотели показать, какие мы суровые, циничные и умудренные. На одном из этих плакатов было написано: ОТСЮДА НИКТО НЕ ВЫБЕРЕТСЯ ЖИВЫМ. У КОГО БОЛЬШЕ ИГРУШЕК В ДЕНЬ СМЕРТИ, ТОТ ВЫИГРАЛ – значилось на другом. На третьем два стервятника сидели на ветке, и один другому говорил: КАКОЕ, В ЖОПУ, ТЕРПЕНИЕ, Я СЕЙЧАС КОГО-НИБУДЬ УБЬЮ.

Так легко относиться к смерти цинично, когда ты молод. Когда ты молод, смерть – просто какая-то аномалия. Она не настоящая и приключается только с кем-то другим. Это пуля, от которой легко уклониться. Молодые поэтому и рвутся в бой – потому что на самом деле они будут жить вечно. Уж они-то это знают.

И вот пока ты слоняешься по округе, пока бродишь по этой земле, ты постепенно понимаешь, что жизнь – это такая непрерывно сужающаяся лента конвейера. Она медленно, неотвратимо тащит нас вперед, а мы один за другим валимся с ее краев во тьму.