Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь

«15-го числа сего месяца начала свою секретную „службу“ – настолько секретную, что даже не решаюсь о ней здесь писать. Прослужила неделю. И теперь мне совершенно ясно, что в Европе сейчас нет ни одной страны, столь далекой от войны, как наша, невзирая на значительный рост цен, карточки и увеличение безработицы. У нас здесь, по мнению иностранцев, более чем прекрасно».

В почтовом отделении Службы общей безопасности с помощью шпионских штучек – электроприборов, пипеток, пароизлучателей, ультрафиолетовых ламп, химикалий и острых стальных инструментов – круглосуточно проверялись почтовые отправления. По предварительным подсчетам, 50 миллионов почтовых отправлений между шведскими гражданами и их родственниками, знакомыми и деловыми партнерами за границей в 1939–1945 годах были вскрыты и тайно прочитаны несколькими тысячами аналитиков, сидевших в полусотне тайных почтовых цензурных учреждений от Кируны до Карлсхамна.

«Моя грязная работа» – так называла Астрид Линдгрен секретную должность, на которую брали только тренированных читателей и в высшей степени благонадежных граждан. Вся эта невидимая армия читателей – безработных выпускников вузов, учителей, делопроизводителей, студентов и служащих нейтральной шведской армии – при вступлении в должность давала подписку, что не раскроет никому информацию о том, какая «почтовая» работа занимает их денно и нощно. Астрид Линдгрен сдержала обещание – почти. Всего несколько слов просочилось в ее письма семье, но в «военном дневнике» она могла облегчить душу, рассказывая о многочисленных невыносимых тайнах. Время от времени ей удавалось снять копию с какого-нибудь особенно захватывающего письма и вклеить в дневник, а иногда она просто записывала то, что запомнилось, как, например, 27 марта 1941 года:

«Сегодня мне досталось безумно печальное письмо одного еврея, документ эпохи. Он недавно приехал в Швецию и в письме своему собрату в Финляндии рассказывает о депортации евреев из Вены. В день человек по тысяче насильно переправляли в Польшу в наижутчайших условиях. По почте тебе приходит своего рода рекомендация, после чего ты должен отправиться в путь с чрезвычайно скромной суммой денег и небольшим багажом. Условия непосредственно перед поездкой, во время поездки и по прибытии в Польшу были такими, что пишущий не пожелал их касаться. Среди несчастных был его собственный брат. Гитлер явно намеревается превратить Польшу в одно большое гетто, где бедные евреи умрут от голода и грязи. У них, например, нет возможности помыться. Бедные люди! Что же Бог Израилев не вмешается? Как может Гитлер думать, что так позволено обращаться с ближними?»

Астрид Линдгрен написала некролог на смерть Невилла Чемберлена 9 ноября 1940 г. В нем она называет бывшего премьер-министра «старым добрым джентльменом с зонтиком», в итоге – воплощением демократической несостоятельности: «Что бы ни говорили, он был прекрасным пожилым человеком, и я рада, что ему удалось ускользнуть с этой шумной планеты. Может, у Бога есть для него на небесах хорошее местечко – „блаженны кроткие“, – где он сможет мирно сидеть под своим зонтиком». (Фотография: Андреа Дэвис Кронлунд, КБ)

На стол аналитику попадали и мрачные письма с Балтики, где говорилось о страхе перед солдатами Сталина, и страстные любовные письма шведских женщин и немецких мужчин, носивших теперь униформу. Все вместе – мимолетная картина дня сегодняшнего и бессмысленности жизни, и аналитики почтовой службы чувствовали себя посвященными, которые все знали, но ничего не могли сделать. И надо было жить дальше, с нечистой совестью. Вот что написала Астрид Линдгрен в октябре 1940 года:

«Кстати, странно читать письма людей, рассказывающих, как дети и женщины, которых они знали лично, погибли при бомбардировках. Когда об этом пишут газеты, как-то не верится, но когда из письма узнаешь, что „оба ребенка Жака умерли во время оккупации Люксембурга“ или что-то подобное, это внезапно становится ужасающей действительностью. Бедное человечество; читая их письма, я ужасаюсь, сколько же болезней и нужды, скорби, безработицы, нищеты и отчаяния на этой жалкой планете. Но у семьи Линдгрен все хорошо! Сегодня мы с моими сытыми детьми ходили в кино на „Молодого Тома Эдисона“. Мы живем в нашем теплом уютном доме; вчера на ужин ели омара и паштет, сегодня – говяжий язык с красной капустой; крутые яйца и гусиную печень на обед (это Стуре свихнулся). Но такое обжорство мы, конечно, можем себе позволить только по субботам и воскресеньям, и даже тогда меня мучает совесть при мысли о французах с их двумястами граммами масла в месяц».