Евгений Додолев - Свой Кобзон

Все когда-то происходит впервые. Мою первую учительницу звали Полина Никифоровна. Хороший человек. Как звать – помню. Навсегда помню. А вот фамилию… забыл. У нее я научился писать и читать, рисовать и считать только на «пять». А вот петь, пожалуй, научился сперва от мамы, а потом уже продолжил на уроках пения и в кружке художественной самодеятельности. Мама очень любила петь романсы и украинские песни. У нее был патефон и много пластинок. Нравилась ей песня «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю…» И мне тоже понравилась. Я любил подпевать маме. Долгими вечерами при керосиновой лампе это было какое-то волшебное, какое-то завораживающее действо и зрелище. Тоску сменяла радость, слезы – веселье, когда пела свои любимые песни мама. И, вероятно, именно тогда я навсегда «отравился» пением. Песни стали моими наркотиками. Пройдет целая жизнь. И в 2001 году, когда часы начнут отсчитывать, быть может, мои самые трагические минуты, когда мое «я» будто маятник, будет колебаться между жизнью и смертью, а потом врачи скажут, что я все-таки останусь жить, первое, что я попробую сделать, – это проверить: а сохранила ли моя па мять хотя бы какие-нибудь песни? Я тяжело начну вспоминать незабываемые строки и с трудом, хотя бы мысленно, произносить отдельные слова, а затем рискну попробовать… петь, чтобы узнать: не отказал ли голос?! И узнав, что голос возвращается, и что я опять буду петь, я пойму, что жизнь моя действительно продолжается. И я опять смогу выходить на сцену и быть рядом с моей Нелей… с моим единственно верным до конца другом. Все когда-то происходит впервые.

– А мы не любим, когда нас критикуют звезды. Нет, я шучу. Но я просто говорил с болью о моих коллегах. Я доверительно разговаривал с журналистом, который обещал мне, когда будет сверстана книга, познакомить меня с ней.

– Он не показал вам?

– Нет, конечно.

– Ну, так не делается.

– Не показал. И запустил ее. И мои коллеги, естественно, обиделись.

А потом мне моя любимая жена сказала: ну, зачем ты их трогал? Я говорю, ну, почему нас нельзя трогать? Значит, мы вообще неприкасаемые какие-то? Ну, нельзя говорить о наших недостатках. У нас же они есть. Это вполне естественно. А вот, когда говорят люди, особенно, когда, которым ты доверяешь, о том, что ты что-то делаешь в этой жизни неправильно, что-то не так делаешь, ну, хотя бы задумаешься.

Действительно, может быть, он, так сказать, оговорил меня и так далее.

– Я считаю, что Нелли права. Она не только красивая, но и мудрая женщина.

– Женя, ну, вы знаете, во-первых, у меня было основание в свое время обидеться на Аллу Борисовну, которая сказала обидное в свое время. Это было в конце 80-ых…

Пугачева + Газманов.

Когда у нее спросили, как она относится к тому, что многие творческие работники пошли в политику. И она сказала, если вы имеете в виду Кобзона, то, может быть, ему и пора, а я пока попою.

– Вот ведь интересно. Вы до сих пор поете. Пугачева не поет. И в политику тоже сходила. Неудачно весьма. Но! Она все равно остается ньюсмейкером каким-то образом. Про нее говорят.

– Она навсегда останется Пугачевой. Она вписала свое имя в антологию песенную, в историю песенную, в летопись. Она была и остается примадонной, самой популярной певицей. Этого у нее никто никогда не отнимет.

– Ну, хорошо. У нас очень много и королей, императоров эстрады.

– Да, императриц.

БЕЗ ОБМАНА, ЖИЗНЬ ЗАСТАВИЛА

– Давайте с этим мы как-то проедем. А по поводу того, что вы до сих пор поете. Я помню, когда вам исполнилось 60 лет, вы говорили: это последний концерт, и я ухожу с эстрады, все, вы меня больше не услышите.

– Вы знаете, мне хотелось не обманывать ни журналистов, ни окружающих меня людей, ни телезрителей. Мне не хотелось их обманывать. Я действительно хотел закончить свою гастрольную концертную деятельность. Тем более, что это заявление сделано было 11 сентября 1997 года, а 17 сентября меня избрали депутатом Государственной Думы. Я решил себя посвятить общественно-политической работе, творческой работе, преподавательской работе.

Но так получилось, что меня пригласил кто-то из композиторов. Ну, говорит, в моем-то шоу можно, это не твой сольный концерт, так что спой в моем концерте. И пошло…

Это наркотик уже. Это, когда выходишь на аудиторию, чувствуешь эту энергетику, выходишь на эту борьбу.

Ну, вот хочется еще раз и еще раз сказать, что я не зря эти годы прожил.

– Я когда вижу вас на сцене, думаю про себя: если бы Кобзону не платили бы, он все равно бы выходил.