Поздравляю Татьяну Михайловну с уникальным юбилеем – 55-лети-ем творческой деятельности, жду новых произведений, желаю долгих лет жизни.
С нами Бог!
Сéргий Чукин, книжник-собиратель, составитель настоящего издания
Прожитое – не черновики, а беловики судьбы. Их не перебелить заново, сколько ни старайся. Но поскольку память милосердна, она позволяет перелистывать страницы книги жизни и находить в ней то недочитанное письмо, то засвеченную временем фотографию, то наивно-юное стихотворение, то любовное послание, то охваченный сухим забвением цветок…
И никто, кроме владельца книги, не ведает, что значат эти трепетно-летучие закладки воспоминаний… А жаль, ведь они хранят живое чувство и иногда хочется поделиться им с другими.
«Не надо заводить архива, над рукописями трястись», – этой яркой мысли Бориса Пастернака я хочу противопоставить иную, вполне заурядную: надо, надо собирать в творческие закрома всё, созданное нами, любимыми, а также сочинённое другими литераторами, учёными и просто читателями о нас, о наших рукописях и книгах, о наших профессиональных интересах и пристрастиях.
Прожитое – это ещё и труды души, обязанной трудиться. И очень хочется, чтобы её деяниям радовались люди ближние и дальние.
Татьяна Батурина, член Союза журналистов России, член Союза писателей России, академик Международной академии авторов научных открытий и изобретений, кандидат филологических наук, отличник культуры России, лауреат Всероссийской литературной премии «Сталинград» и государственных премий Волгоградской области
Подлинного художника или мыслителя можно отличить по наличию у него особой «болевой точки», особой темы или проблемы, раскрытию или решению которой посвящено всё его творчество. О чём бы ни писал, что бы ни говорил автор, – он вновь и вновь «проговаривает» то единственное, то сокровенное, что и составляет истинное содержание его книг. Чаще всего это случается в результате особого экзистенциального переживания, испытанного автором в рамках духовного кризиса, когда писатель остаётся один на один с «последними вопросами», не попытаться ответить на которые – значит не состояться как личность, как творец, чьё бессознательное максимально открыто для отражения архетипических образов родной культуры.
Поэт и прозаик Татьяна Михайловна Батурина – из числа таких настоящих художников. Все многообразные темы и проблемы, поднимаемые в её поэтических сборниках и прозаических книгах, подчиняются логике развития «метатемы», в парадигме которой получают развитие все образы и идеи писательницы. Это универсальная тема Возвращения, адекватное понимание которой невозможно без обращения к библиографической канве жизни автора.
Татьяна Батурина родилась 15 июня 1947 года на сталинградской земле в семье врачей. Вот как рассказывает об этом сама писательница в автобиографической повести «Окошечко» (2007): «Родители мои родились в селе: отец – на Украине, в Житне-Горах, мама – на Быкóвых хуторах под Сталинградом. А встретились на войне. Мама в молодости была настоящая красавица: черноокая, с длинными косами, величаво-стройная. Отец полюбил её, едва увидев, и – на всю жизнь. В моём архиве хранятся их военные билеты, в них – даты и места прохождения военной службы, звания, должности, награды. Отец отдал армии почти десять лет: на финский фронт ушёл в 1939-м, вернулся с Великой Отечественной в феврале 1947-го – из Болгарии, а позже Румынии, там после войны служил начальником двух отделений, эвакуационного и инфекционного, в ветеринарном лазарете. А мамина служба была короче: мобилизована в феврале 1943-го, когда вернулась в Сталинград из плена из-под Белой Калитвы, и служила затем врачом на разных фронтах Великой войны. Когда же и где они встретились, мои родители? Я листаю военные билеты, сопоставляю цифры и наконец нахожу: 3-й Украинский фронт, Запорожская Краснознаменная ордена Суворова дивизия, апрель 1945 года. Они встретились накануне Победы!»
И уже здесь «во весь голос» начинает звучать тема Возвращения, воскрешения прошлого. Даже в рамках документального повествования у Т. М. Батуриной конструируется всеобъемлющий «охранительный» символ, манифестирующий незыблемость и вечность «детского Космоса», райского бытия, возвращение к которому обретает в рамках всего творчества автора панонтологический характер. Это символ Дома, причём мыслится он у писателя не абстрактно, а имеет жёсткий топологический и темпоральный статус, но обретая при этом – как мы сможем убедиться – метафизическое измерение: «Семья наша всегда жила на городских окраинах. Сначала в поселке Отрада, в доме у дороги: там снимали комнату. Этот дом и поныне жив, но, проезжая мимо, не плачу о нем, не горюю, ведь настоящий наш дом, свой, появился много позже. Его построил в Бекетовке отец – конечно же, не без помощи мастеровых людей, но и сам он умел и стену сложить, и раму связать. Дом казался мне огромным: с двумя печами – русской и голландской, с кухней, верандой и чуланом. ‹…› Летом готовили на керогазе или электроплитке, зимой – на печи. За день в доме нахолаживало, и матушка сначала запаливала «голландку» в большой комнате, а потом принималась за кухонную печку. Мы с братом любили ворошить уголья в красной пещере огня, стерегли, чтобы он не соскочил на пол. ‹…› Огонь пел потихоньку свою древнюю домашнюю песню, с кухни уже доносился вкусный запах сваренной с луком картошки, вот-вот должен был вернуться отец… Это был наш дом».
Читать дальше