Александр Левинтов - 8 | Севера́. И приравненные к ним

– а давай рванём на Соловки, – предлагает неожиданно Александр Николаевич

– давай, сейчас допьём, по домам, чтобы предупредить и захватить телогрейки и вечером встречаемся на Ярославском

– почему на Ярославском? Мне кажется, лучше с Ленинградского

– не, через Архангельск надёжнее.

С географом лучше не спорить, и уже после 10 вечера мы на Ярославском вокзале. Идет мокрый холодный дождь, мы пьём какую-то бормотуху в чьём-о подъезде, пишем на вокзале корявые и нежные письма любимым с недавних пор девушкам, я – в Иркутск и Львов, Александр Николаевич, кажется, самому себе.

Поезд на Архангельск отчаливает около полуночи. Мы суем проводнику последнего (ближайшего к нам) вагона трояк до Ярославля и заваливаемся в полупустой общий вагон: сезон отпусков уже закончился.

Конечно, Ярославль мы проспали, как, впрочем, и наш проводник, трансформировавший трояк в пузырь по 2.87 + плавленый сырок «Новый» по 12 копеек + коробок спичек. Мы открыли заднюю дверь вагона, что-то пели, что-то пили, провожая убегающие из-под нас рельсы и шпалы.

В Архангельске, уже в ночи, попытались устроиться в гостиницу:

– командировочные!

– мы просто так приехали

Она нажала, по-видимому, на какую-то секретно-аварийную кнопку, возник мент и сгрёб нас к себе в околоток. Поверить, что кто-то может приехать в Архангельск с туристическими целями, тогда никто не мог, в том числе и мент. Убедившись по вертушке, что мы не беглые и не шпионы, он выгнал нас из своего обезьянника. Остатки ночи мы провели на морвокзале, на жёстких, как советский строй, скамьях, утром взяли трюмные билеты на «Мудьюг», отплывающий вечером на Соловки, до ближайшей пристани, естественно, и отправились осматривать город.

В шашлычной «Кавказ» нам подали «шашлык по-кавказски: три маленьких кусочка вареной говядины на рисовой каше. В ближайшем магазине мы заправились местной настойкой (3 бутылки) и ливерной колбасой последней цены – нам же надо как-то плыть.

На набережной в самом центре города – никого, метёт пурга с колючим снегом, засыпая унылый галечный пляж, по Северной Двине дуром пёрла к морю, на север, снежно-ледяная шуга, мы разделись, совсем, догола… никогда не думал, что умею скакать по воде плоским галечным камнем, но выглядело это именно так – обжигающая холодрыга! Назад мы вернулись тем же манером, практически над водой, лишь изредка её касаясь. От одежды нас отнесло порядочно и ходить нагишом по холодной гальке – ещё то удовольствие. Стуча зубами, мы залезли под лодку, выпили там этой поганой зубровки, закусили ливерной и, одевшись и согревшись, как порядочные, выбрались на тротуар.

Познакомились у недостроенной стелы с её автором, посоветовали ему чуть развернуть сооружение, чтобы придать ей асимметричной динамики, у телебашни уговорили рабочих мужиков поднять нас на их люльке на самый верх, чтобы обозреть панораму города с какой-то научной целью.

Вечером мы по трапу сошли на «Мудьюг».

Трюмная компания оказалась шумной и веселой: матерные частушки, топтания парами (танцы), на длинном общем столе – дивная треска горячего копчения, необычайно свежая и вкусная, выпивка, разумеется. В романтическом азарте я сочинял стихи, от которых помню только рефрен:

мы – ветер, мы – сильный ветер!

К утру народу сильно поубавилось и поутихло и вообще мы оказались в море: очень синие небеса, очень синяя вода и золотые берёзовые берега, красота необыкновенная. Я, конечно, понимаю, что берёза здесь – явление вторичное, что когда-то это всё было темно-хвойно, но ведь красиво же – до восторга!

Каютным классом на Соловки плыл какой-то интеллигентный грузин и две московские барышни, ещё более интеллигентные, лет по сорок каждая, не меньше. Мы и составили небольшую тургруппу. В монастыре нас экскурсионно обслужили, очень вежливо, внятно и со множеством подробностей, не забыв и современную историю: СЛОН (Соловецкий Лагерь Особого Назначения) для батюшек и монахов, школу юнг, крутивших из ценнейших церковных книг (а что ещё могли взять с собой в этот смертный путь попы и монахи?) козьи ножки и растапливая этими же книгами и иконами буржуйки, дача адмирала Голикова, тогдашнего министра военно-морского флота.

Более всего мне запомнился обед в монастырской трапезной: столпы ликующего света из огромных оконных проёмов, горячая, с пылу-с жару гречневая каша и огромный солёный огурец: не едал в своей жизни ничего более вкусного и божественно-возвышенного.