Александр Палмер - Записки индивидуалиста

В это время я и встретил Анечку, веселую молодую еврейскую девушку с немного раскосыми корейскими глазами и ослепительной белозубой улыбкой.

Сам я еще только начал формироваться как мужчина, но, наверно, был достаточно симпатичен и достаточно умен, хотя и глуп (я думаю, вы поняли). Мелковатый, но бурный поток гормональной юношеской влюбленности увлек нас обоих, со временем образовав русло немного посерьезнее – для более глубокой психологической и сексуальной привязанности. В это время, бывая у своей пассии в гостях, общаясь с её семейством, я, конечно, не мог не видеть отличительных национальных и бытовых особенностей еврейского дома. Но я не придавал им никакого значения, и предвосхищая лет на десять нудные европейские каноны толерантности, не задавал – даже не формулировал – себе никаких вопросов. Надо сказать (и потом для меня,, юного наивного интеллигента, это было откровением), что та, Анечкина, сторона эти вопросы задавала, и еще как. Анечку я отбил и увел у интеллигентного же еврейского мальчика – пианиста и программиста (или наоборот), чем вызвал, как узнал впоследствии, волнение в её обширной родственной среде. Оказывается, в те времена (не знаю, как поныне) некоторые еврейские семьи занимались планированием еврейских же семей и устройством внутренних браков.

В общем, в итоге сложилась забавная коллизия – сын убежденного антисемита попадает в ортодоксальную еврейскую среду, искренне, как полагается, скажем, в идеально толерантной современной английской школе, не придавая этому никакого значения.

Надо отдать должное моим родителям – они встрепенулись от безразличия, и вопросы задали.

Картина кухонной посиделки, когда я гордый представлял свою ослепительную, как мне казалось, избранницу, одна из немногих, которые врезаются в нашу память, и которые мы проносим затем через всю жизнь.

С небес, с облачков, где порхают пухлые младенцы с крылышками за спиной, вооруженные луками и сладостно-ядовитыми стрелами, отец спустил меня на грубую советскую землю одним вопросом (естественно, когда Анечка раскланялась и ушла):

«Ну, и когда ты узнал, что она еврейка?» Это было грубо, и это было оглушительно. Не смея признаться, чтобы не выглядеть полным идиотом, что мой проницательный папа думает обо мне слишком хорошо – в том смысле, что ответ я осознал из содержания его же вопроса, я что-то промямлил в ответ. На что мой отец интеллигентно по форме, но вульгарно по содержанию выдал сентенцию о том, что, вот, как всегда – хитроумные, сначала завлекли дурака (то есть меня), а потом, когда дурак увяз, только и открыли всё как есть. Это было неправдой, и, наверно, помогло мне быстрее справиться с замешательством и, в конце концов, только усилило мою нонконформистскую по отношению к родному семейству позицию. А через минуту, с придыханием, из глубин моего сознания – классика психоанализа – выплыло: " Значит, это всё-таки было» Выплыло потому, что отец сообщил мне тот самый факт о количестве своих браков, с которого я начал свой рассказ. Опять надо отдать должное отцу – в важный момент, чтобы по своему пониманию помочь и вразумить меня, он сам вытащил на свет божий тот самый скелет, который в течение долгих лет был надежно спрятан в пресловутом семейном шкафу.

Фотография странички отцовского паспорта вновь проявилась в моем мозгу, и я, ей богу, испытал облегчение и исцеление (ну, я же говорил – классика психоанализа).

Я понял, что знал, и что был прав, что знал, и что напрасно всю жизнь я старательно затемнял и игнорировал этот лист своей памяти. Для мозга это было великим событием, и я уже как-то спокойно и не по юношески мудро выслушал краткое содержание этой истории. А она состояла в том, что первый свой брак отец заключил с еврейкой. Хорошая девушка из хорошей интеллигентной семьи, но говорит, прихожу к ним домой и понимаю – ну, не могу… Эмоционально эта короткая фраза очень сильная, а по смыслу бездонная – вкратце под неё резонов не подложишь, а если подводить – надо толковать отдельно…

Я не знаю, этот ли семейный опыт стал источником отцовых антисемитских настроений, или он просто усилил и обострил эти его взгляды (они ведь могли сложиться стихийно и неосознанно – пора совершеннолетия отца пришлась на пик злой, но местами едкой антисемитской копмании, он часто напевал песенку про Абрашу и цитировал: «…а идет в когорте кто? да-да-да-да Барто…") Хотя, бог ты мой, вы можете подумать что-либо серьезное, а никаких серьезных взглядов не было; было, так – бытовое ехидство.