Олег Якубов - Привет эпохе

У нас в редакции Костикова, по-моему, не боялся только один человек – разъездной корреспондент отдела сельского хозяйства Игорь Лопатин. Огромный мужик, в годы Отечественной войны – юнга Северного флота, впоследствии военный моряк, а уж позже – журналист, он однажды вечером шествовал по коридору с кем-то из коллег, когда их остановил Костиков. «По-моему, сказал он, потягивая носом, от кого-то из вас, товарищи, пивом попахивает».

– Если пивом, то это точно не от меня, Иван Капитоныч, – невозмутимо откликнулся Лопатин. – Я-то лично водку пил. Так что пойду, дел еще навалом.

Меня, например, его всевидящее око ухватило через неделю после того, как я начал работать в редакции. Мне предстояло ехать на проверку жалобы в какой-то ближайший колхоз и утром я пришел в редакцию в джинсах. Проходя мимо кабинета Ивана Капитоновича, услышал оклик и, повинуясь, вошел.

– Что это вы на себя, с позволения сказать, надели? – строго осведомился зам главного.

– Джинсы, Иван Капитонович. Мне сегодня в колхоз ехать, вот и надел джинсы.

– Вы что, не понимаете – вы являетесь представителем партийной газеты, органа ЦК. Ваш внешний вид должен всегда соответствовать этому положению. Вы в колхоз на дежурной машине едете? – и, получив подтверждение, приказал. – По дороге, в порядке единственного исключения, заедете домой и переоденетесь. И больше никогда не смейте в редакцию являться в таком виде. Даже в выходные дни, когда вы выходите из дома, советую вам не забывать, где вы работаете…

ВЫГОВОР ПО ПАРТИЙНОЙ ЛИНИИ

Мэтры, работающие в партийных газетах, репортерской работы, как правило, чурались. Не царское, мол, дело по городам и весям шнырять в поисках репортажа или интервью. Мэтры ваяли нетленки, месяцами корпели над партийными, экономическими и иными обзорами, вели бесконечные битвы за урожай, сплачивали еще больше и без того нерушимый блок коммунистов и беспартийных, одним словом, сидели безвылазно в редакциях и непременным атрибутом их кабинетных интерьеров становились в итоге заботливо уложенные на канцелярские стулья подушечки, превращавшиеся с годами в этакий ватный блин. Нас же, репортеров, гоняли на интервью и мы общались, в том числе, со всеми лидерами братских компартий, которые, по-моему, большую часть своей жизни проводили в Советском Союзе, который их, как известно, бережно поддерживал и тщательно лелеял.

Однажды проходила у нас в республике какая-то очередная международная партийная конференция. Самым высокопоставленным ее участником был генеральный секретарь ЦК Компартии Уругвая Родней Арисменди. Апартаменты ему в соответствии со значимостью были выделены в партийной, естественно, закрытой резиденции, охраняли лидера братской компартии так, будто ему грозила реальная опасность.

Когда я явился для беседы, охрана меня проверяла чуть не полчаса и по виду церберов было понятно, что вот и явился не запылился, тот самый террорист, который сейчас нашего дорого Арисменди и взорвет. Но поскольку из вооружения была у меня только шариковая ручка, а удостоверение журналиста оказалось с соответствующей фотографией и не просрочено к тому же, то пришлось пропустить меня негодного пред светлы очи выдающегося борца международного коммунистического движения.

Арисменди пил какой-то фруктовый сок в тенистой беседочке из виноградных лоз, лениво покусывал шоколад и, когда я задал свой первый вопрос, пробурчал невнятно буквально несколько отрывистых слов. Впрочем, его переводчику этого оказалось более чем достаточно, он лихо затараторил, видимо, давно уже заученное и отработанное. Из бойкой речи переводчика я узнал всю биографию аргентинского партийного лидера, о том, как важна в развитии мирового сообщества роль СССР, его коммунистической партии и идущего в авангарде Центрального комитета. Было сказано несколько фраз, без особой, правда, злости, о проклятых империалистах, агрессорах и прочих западных акулах. Переводчик еще продолжал свою пламенную речь, когда Арисменди поднялся и, не удостоив меня даже прощальным кивком, покинул беседку.

Раздосадованный таким поворотом дела, я вернулся в редакцию, отстучал на пишущей машинке произнесенную переводчиком речь, поставил над текстом фамилию Роднея Арисменди и отправился за благословением в партийный отдел. «Молодец, старик, блестящая работа, растешь на глазах – похвалил наш главный идеолог эту галиматью и размашисто поставил свой автограф.

«Ну и черт с ним, с этим интервью и с Арисменди тоже», озлобленно думая я, возвращаясь домой и, прикидывая, сколько же мне за этот «труд» отслюнявят в секретариате – рублей пять-семь, или учитывая важность моего несостоявшегося собеседника расщедрятся на целый «червонец». Меня и впрямь ожидал денежный сюрприз, но такого поворота событий я предположить не мог. С порогу мне заявили, чтобы я немедля зашел в кабинет к главному редактору. Шеф был хмур и явно раздражен. Без всяких предисловий заявил: