Юрий Арабов - Однажды в Знамени...

Экая армада, уверен, поучительнейших сюжетов.

Вот и в истории моих отношений с замечательным журналом, быть может, самое интересное — это история непубликации моей вещи, случайно, через третьи руки попавшей в редакцию, не подозревавшую о существовании еще одного сочинителя.

А дальше, как в романе «Евгений Онегин»…

Сначала я получил великодушную отповедь, из которой узнал, что не всякий меня поймет так, как понял рецензент В. Новиков. Впрочем, сочинение было названо «талантливой неудачей». Спасибо, но я вам не писал. Вместе с возвращенной рукописью (за это действительно спасибо) получил еще и профессиональный совет сделать из этой «неудачи», типа того, или хороший роман, или три удачных рассказа. Да если б я умел хорошие романы писать или удачные рассказы… А в конце уже строго: «Третьего не дано». И подпись.

Дальше опять как в «Онегине». После публикации этой вещицы в соседнем журнале в «Знамени» меня полюбили…

Впрочем, не буду обольщаться, может быть, и не полюбили, чего ради, но влюбить в себя сумели, да еще как. Коллектив располагал для этого богатыми возможностями. А такому обаятельному, интеллигентному и настойчивому главному редактору, каковым был, по моему убеждению, Григорий Яковлевич Бакланов, это и вовсе не стоило трудов.

Едва ли Григорий Яковлевич помнит, а мне-то уж не забыть, как он просто заставил меня написать повесть для своего журнала. Главный редактор сумел вселить в едва начавшего печататься автора уверенность в том, что он, в отличие от господина Журдена, может не только говорить прозой, но и писать.

А потом была чрезвычайно для меня важная публикация рассказа «Куранты бьют», где был «опробован» на публике герой обширного (в моих пределах) сочинения, с которым я возился уже лет двадцать, увязая в сомнениях. Не будь этой публикации, сомнения, кто знает, тянулись бы и поныне…

И вот последний урок.

Герой рассказа, недавно опубликованного в журнале, подлинный мой преподаватель подлинного марксизма-ленинизма. Для оживления своих и без того незабываемых лекций Иван Васильевич любил бросить в аудиторию вопрос: «Партия нас учит к чему?».

Но блеснуть твердой выучкой и задать всего лишь самому себе вопрос: «Иван Васильевич учил нас к чему?» — мне в журнале не позволили, и написанное безграмотным пером было заменено правильной типографской краской: «Иван Васильевич учил нас чему?».

И потому ничего не остается делать, как задать себе юбилейный вопрос: «К чему меня учит журнал „Знамя“?»

Ответов набежало очень много. Предлагаю лишь три, представляющие, на мой взгляд, общественную ценность, и в надежде на похвалу за любовь к цифре «три», в «Знамени», помнится, за это хвалят.

Первое. Не отличай пораженье от победы, найдутся люди, умеющие это сделать получше тебя.

Второе. Дорожи собственными ошибками, не пользуйся без нужды чужими, даже когда их дружески и настойчиво предлагают.

Третье. Выпускнику театрального института дороги заветы бессмертных, и потому и на пороге, и за порогом любимого народом журнала в минуты радости и в дни печали повторяю:

Люби «знамя» в себе, а не себя в «Знамени».

А это уже почти тост!

Всех, кто причастен празднику, — с праздником!

Инна Лиснянская

Однажды в «Знамени» лет пять тому назад я пила кофе. Да, не смейтесь, я действительно пила кофе, и не в отделе поэзии, где подобное со мной все-таки могло случиться, а на самом верху. До этого случая и после него я никогда так высоко не взлетала. Я не вхожу в литературную элиту, чтобы меня журналы приглашали на праздничные мероприятия, а также не вхожу в число авторов, норовящих непременно добраться до редактора или в крайнем случае до его первого зама. Помнится, когда Ярослав Смеляков году в шестидесятом в вестибюле ЦДЛ познакомил меня с Твардовским, тот спросил, почему я, которую он охотно печатает, приходя в «Новый мир», ни разу не поднялась к нему в кабинет. Я смутилась: «Простите меня, Александр Трифонович, но я без приглашения не прихожу. И для чего? С отделом поэзии все у меня хорошо складывается, к чему вас беспокоить?..» — «Ко мне поэты сами ходят, без приглашения», — почему-то задумчиво ответил Твардовский.

Но сейчас-то я о «Знамени», а не о «Новом мире» рассказываю, а то бы еще принялась говорить, как, по совпадению, что ли, после ухода Твардовского из «Нового мира» у меня нигде и ничего хорошо не складывалось — повсюду прекратили печатать аж до 1987 года.

Так как же случилось, что я пила кофе с конфетами «Каракум» в кабинете Натальи Борисовны Ивановой, где собралась вся редколлегия? Правда, я поначалу упиралась: мол, подожду в коридоре. Так как кофепитие было деловое.