Юрий Арабов - Однажды в Знамени...

…Жаль мне было уходить из редакции, но хотелось успеть еще что-то сделать. И как же я рада, что связь не прервалась, что и поныне чувствую себя почти частью коллектива, что все его радости и боли — мои.

Трудные времена наступают для журнала, уж очень низко навис финансовый меч. Выстойте, пожалуйста, дорогие мои. Ведь как ни мало вас, но что ни имя — то Личность, творец, тяжеловес, — гляньте на последнюю страницу с коротеньким списком Упряжки.

Живи долго, любимый журнал, сил и стойкости вам, дорогие Знаменцы!

Пафосно получилось. Так ведь Праздник!

P.S. Через несколько дней после того, как я написала эту заметку, по телевидению был показан документальный фильм «Русская трагедия. Мятеж против Брежнева» — о деле Саблина. Общественный суд под председательством Сергея Алексеева Саблина оправдал.

Еще раз подосадовала: а ведь мы могли первыми подробно рассказать об этом еще десять лет назад.

Светлана Кекова

Я думаю, что одна из дивных радостей нашей жизни — это радость делать подарки. В этом смысле существование литературного журнала — бескорыстный дар культуре в целом и читателю в частности. Но есть здесь и некая тайная область, область метафизическая. Со «Знаменем» меня связывают отношения давние, и они теплые, и много я получила разных даров за те десять лет, что публикуюсь в журнале. Об одном из них хочу рассказать. В 1996 году я отправила в журнал подборку стихов. Названия для нее у меня не было, но главное стихотворение «Короткие письма» не только было эстетически для меня важным, но в каком-то смысле содержало в себе мое будущее. Именно с таким названием — «Короткие письма» — и вышел этот цикл стихотворений. Но это еще не все. Мой день рождения — 21 апреля, и в этот день я получила 4-й номер журнала, в котором на 21-й странице начиналась моя подборка. Вот такое маленькое чудо подарил мне журнал «Знамя».

Саратов

Анатолий Королев

Гроза омыла Москву забытого числа в мае 1991 года, и стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось.

В не сером, но новом моем костюме и довольно приличном плаще я шел по одной из центральных улиц столицы, направляясь к месту, в котором никогда еще не был. Причиной моего движения было лежащее у меня в кармане внезапно полученное письмо. Вот оно:

«Уважаемый Анатолий Васильевич!

Мы прочитали Вашу повесть „Гений местности“ в журнале „Нева“ и стали искать вас в Ленинграде. Но оказалось, что Вы живете в Москве.

До крайности хотелось бы познакомиться с Вами, а равно переговорить по одному делу, которое может быть очень и весьма небезынтересно для Вас, а может быть, и для нас тоже.

С приветом — Елена Сергеевна Холмогорова. Редактор отдела прозы».

Подпись и телефон.

Письмо было отпечатано на замечательном листе белоснежной мелованной бумаги, в левом углу которой значилось:

«Ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал „Знамя“».

Имя Холмогоровой я видел впервые, и мне оно ничего не говорило, зато название журнала было хорошо известно. Еще бы! Это был выдающийся, лучший журнал отечества.

Письмо меня чрезвычайно заинтересовало, тем более что никаких писем из журналов я вообще тогда не получал.

Я шел, ломая голову, зачем мог понадобиться неизвестному адресату, как вдруг меня ударило, словно шаровой молнией.

Эге! А не хотят ли они заполучить мой роман…

Но тут мне придется оборвать булгаковскую ноту и объясниться уже от себя лично. Дело в том, что в ту пору я жил, соблюдая один странный зарок, — недавно переехав в Москву из провинции, я пусть не сразу, но дал себе слово не ходить по редакциям «толстых» журналов и ни в коем случае не показывать никакую прозу. Сегодня я и сам затрудняюсь объяснить смысл столь противоестественного для писателя решения. С одной стороны, мне хватало визитов в издательства, с другой — меня насторожили слова одной литературной приятельницы о том, что имя делают журналы, но уж никак не книги. То есть в журналах — трамвайная давка. Но если копнуть глубже, столь странным способом я восполнял недостаток судьбы, который всегда сквознячком холодит жизнь любого литератора.

Еще недавно я был разъездным корреспондентом в областной газете на Урале, вел уголовную хронику (школьницы приговорили к смерти подружку и около трех часов пытались ее убить на чердаке, но физически не сумели. Или жена отрубила голову мужу-садисту и ее фактически оправдали…) — и вдруг тотальное одиночество писательского труда, после того как я ушел из газеты… поздний завтрак, чашка кофе, пишмашинка. Есть в этом ритме некая опасная пустота отсутствия бытия. Некая видимость жизни.