Юрий Арабов - Однажды в Знамени...

Однажды в «Знамени» приняли нашу с мужем повесть «Капсула». Я напечатала в записях: «СЕГОДНЯ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ! Звонили из „Знамени“ — берут нашу „Капсулу“. Ура!!! Господи, благодарю Тебя!». Но, видно, плохо поблагодарила Бога. Повесть вскоре вернули, и лучший день в моей жизни был отменен…

Но слава Богу, я понимала, что в жизни должны быть и лучшие, и не самые лучшие дни! Тем более что «Знамя» как не раз печатало меня до этой истории, так и после.

Однажды в «Знамени» опубликовали сразу меня и двух моих однокурсников, друзей юности: Леонида Юзефовича и Анатолия Королева. Я всю молодость смотрела им в рот, потому что приехала в университет из маленького поселочка и даже имени Хемингуэя не знала! Вот так. А потом я не смотрела им в рот, потому что они в Москву переехали жить. Но когда «Знамя» в один год нас опубликовало, не знаю, что подумали мои однокурсники, а я решила, что догнала их…

Однажды в «Знамени» опубликовали мои хокку (аж 49 штук!). И еще тут же в «Литературке» Александр Кушнер похвалил их. Это сразу изменило в нашей семье тип юмора по отношению к моим стихам. Если раньше муж на каждое тотчас сочинял пародию, то после — стал ерничать: «Я, наверное, никогда не дорасту до твоих стихов!». (А на днях читаю новую книгу Марка Захарова: оказывается, в театре тоже сейчас можно работать с примитивом, даже режиссер говорит актеру: «Сыграй так, чтоб в зале думали: зачем этого-то бездаря взяли на сцену!».)

Однажды в «Знамени» мой муж сказал: «В Египте были пирамиды, а в Москве есть четыре журнала: „Знамя“, „Новый мир“, „Октябрь“ и „Дружба народов“». Иногда московские писатели меня спрашивают: «А в „Знамени“ не возмущаются, что ты и в „Октябре“ публикуешься?». К чести журналов, ни разу никто меня вообще об этом не спросил в редакциях! Когда живешь далеко в провинции, а в твоем родном городе не было и нет ни одного литературного журнала, то твоя судьба решается в столице, и она все время как бы рядом, сразу слева надо лбом. Все время думаешь: как там новая повесть, рассказы, стихи — приняты или нет, если приняты, то на какой номер… И я молюсь за всех вас каждый день! Оставайтесь Богом хранимы!

Пермь

Юрий Давыдов

Неохота поздравлять «коллектив». Нашенские отвергали личность, не сумевшую материализоваться в гвоздь или винтик. Нет, нынешняя редакция журнала «Знамя» это — «Мы», не поглощающее «Я».

В оны времена генерал Драгомиров ставил горестную замету рядом с именами кандидатов в члены Военного совета: «В совете заседать может, советы подавать не может». Или печаловался: «В бою застенчив». Другой генерал, Обручев, назначенный очень большим начальником, выбирая зама, осведомлялся: «А будет ли он спорить со мной?». Ему нужен был сотоварищ-оппонент.

В таких, как говорится, параметрах проросло и поднялось дело на Никольской. И это не может не радовать и знаменосцев, и борзописцев. «Знамя» не пустой для сердца звук.

В курганах книг есть книжица-инструкция «Хороший тон». Там пропечатан образец юбилейного адреса. Он пышет жаром торжественных похвал. Но повторять их боязно. Сергей Чупринин и Наталья Иванова, поддержанные командой, поднимут на смех, как на копья.

Уклоняясь от адреса, адресуюсь к Ветхому Завету. На Земле Обетованной юбилей праздновали в течение года; все двенадцать месяцев царили согласие и веселие. Чего и вам желаю. Полагалось, правда, и долги прощать. Но вы авансов не даете. А жаль. Во-первых, настоящие мастера, например, Алексей Толстой, начинали писать лишь после того, как издательство в третий раз просило через суд вернуть аванс. А во-вторых, вы лишаетесь благородного удовольствия прощать долги нашему брату, поэтам и прозаикам.

Юбилеи, скажу на ухо, прекрасный случай замолвить словечко о самом себе. Гадал, какую бы тут загогулину в ход пустить. Да вдруг ненароком прочел в газетке, причастной к литпроцессу: необходимо «дальнейшее развитие художественных отношений». Умри, изящнее не скажешь. Именно «художественных отношений» алкаю. И об этом молю юбиляров.

Андрей Дмитриев

Даже не зная во всех подробностях историю того или иного литературного журнала, публика всегда держит в уме некий миф каждого из них, некое объемное, пусть и приблизительное, представление о каждом; мы усвоили в общих чертах предание о «Новом мире» и об «Октябре», о «Юности» и о «Молодой гвардии», об «Отечественных записках» и «Вестнике Европы», о «Современнике» и о «Нашем современнике». Иные журналы советской эпохи, даже если кому и не попадались на глаза, все же вызывали ассоциации, связанные с местом издания. Скажем, назови мне: «Север» — и я увижу сосны, воду и гранит Онежского берега; назови: «Сибирские огни» — представлю Сибирь, пусть я и не бывал никогда в Сибири… Но скажи мне: «Знамя», имея в виду старое, добаклановское «Знамя», — и обнаружится зияние, пустота, отсутствие образа и предания. То есть предание сводится к одной-единственной истории о том, как Кожевников отнес на Лубянку рукопись романа Гроссмана «Жизнь и судьба». Некрасиво и негусто… И странно. Наверняка ведь были в том «Знамени» — за столько-то лет! — заметные публикации; должно быть, многое, напечатанное первоначально в «Знамени», вошло потом в состав литературы но само по себе, в соотнесении с именем автора и книжным изданием, но безотносительно «Знамени». Если и впрямь там было что достойное, то о «знаменском» его происхождении помнят, должно быть, только специалисты…