Юрий Арабов - Однажды в Знамени...

А сейчас? Вот я с трудом, в силу преклонного возраста, поднимаюсь по невероятно крутой лестнице, вхожу… Я уже знаю, кого увижу, встречу: одного, второго, третьего, скажем так — сотрудника редакции, от самого высокого начальства до самого рядового, а поскольку с ориентацией все у меня в порядке, я соответственно и настраиваюсь: поправлять прическу мне, слава Богу, нет необходимости, но я распрямляю плечи — уже пахнет духами и туманами, сверкают глаза — живая жизнь!

А потому забудьте об этом смешном возрасте — все у вас впереди, и цвет полотнища у вас сам собой уже нарисовался — пусть в думе размышляют о государственной символике, геральдике и склочничают; Бог с ними, даже с открытыми и постоянно открываемыми вами именами, которые якобы выплывают в вечность — о ней-то мы и вовсе ничего не знаем.

У вас есть главное — молодость и красота, такой бриг выплывает в открытое море, паруса полны ветром, горизонт все дальше и дальше, команда отличная, капитан крепко стоит на мостике — сколько у вас под килем? А что волна порой слишком крутая — на то и море-окиян. Так ушла романтика или нет?

Удачи вам.

Семен Файбисович

Кому на Руси жить хорошо? Дай, Русь, ответ! Не дает ответа. Впрочем… Захожу как-то в туалет на Бауманском рынке и ненароком слышу, как его держатель — круглолицый и упитанный сын Кавказских гор, пересчитывая деньги, жалуется своему длиннолицему и тощему приятелю — сыну тех же гор, но, видимо, другой «кавказской национальности», потому как сочувствия он ищет на русском языке: «Ты думаешь, мне легко? Вон, девку отправил в Германию, Францию, Польшу…». А тот ему: «Да, я понимаю, друг. Трудно сейчас. Всем трудно».

Возможно, кто-то не без оснований придерется, что это не Русь отвечает, или, точнее, не совсем Русь. Но никто ведь не станет спорить, что, как и в некрасовскую старь, навряд кто скажет: «Мне (нам) хорошо живется на Руси!» — кто на купчин толстопузых, кто на царей кивать будет. Тем более неэтично и даже провокативно было бы приставать с пресловутым вопросом к литературному журналу (нарочно опускаю слово «толстый», чтобы не попасть в западню политнекорректности), тем паче юбиляру: нынче, знамо дело, ни хороших тиражей нет, ни заработков, ни самой литературы (в смысле тиражей и литературы под хорошим подразумеваю, как сейчас положено, большое и бывшее, а в смысле заработков кроме сотрудников журнала подразумеваю и его авторов).

И все же, думается, журналу «Знамя» повезло больше других. Во-первых (так и подмывает сказать «с авторами» — но это во-вторых), с личным составом редакции, который выделяется на фоне «обычных редакций» впечатляющей концентрацией обаятельных, живых, квалифицированных, продвинутых, талантливых и остроумных работниц и работников. Вот, скажем, пример остроумия. Вхожу несколько лет назад в кабинет к Сергею Ивановичу Чупринину с крупной формой, а он мне с ходу докладывает: «Вы знаете, только что позвонил Войнович и сказал, что бросил литературу и занялся живописью. Открывает выставку и приглашает на вернисаж.» А я ему говорю (говорит Сергей Иванович): «Надо же, а Файбисович как раз бросил живопись и несет нам роман. Получается, Войнович с Файбисовичем рокируются». (Кстати, это пример не только остроумия, но и удачно подобранной байки: рассказчик вроде бы невзначай оказывается одним из ее героев, к тому же на одной доске — что эвфемистической, что шахматной — с Владимиром Николаевичем, и при этом как бы ненароком льстит главному редактору.)

Про во-вторых я уже сказал — добавлю лишь, что оно вытекает из во-первых, а в-третьих, журналу определенно поперло с названием. Никого не хочу обидеть, тем более, что почти со всеми московскими литературными журналами бывали «приятные минуты», но никуда не денешься от того, что наименование «Октябрь» теперь выручает разве что мимикрический потенциал, словосочетание «Новый мир», некогда возбуждавшее умы до состояния аж кипения разума, в новых реалиях, если резать правду-матку, устарело морально, а почти священные слова «Дружба народов», волновавшие чувства нескольких поколений, сегодня и вовсе затруднительно воспринимать иначе как прикол. А «Знамя», оно и в Африке знамя — всегда на высоте и гордо реет на любом ветру. В общем, все удачно совпало, и впору говорить о впечатляющей амбивалентности имени и судьбы юбиляра.

Ну, это констатация, а чего можно пожелать на будущее хорошему журналу, отмечающему свое семидесятилетие? Да ровно того же, чего и хорошему человеку в аналогичной ситуации: еще долгих лет жизни всем на радость.