Йозеф Шумпетер - Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса

Не считая «Трактата о вероятности», Кейнс ни в одной из своих книг не был менее наставителен, чем в «Трактате о деньгах». Наставления в нем все равно присутствуют, причем не только в последней, седьмой, части, в которой мы, среди прочего, находим все основы Бреттон-Вудской системы – какое потрясающее достижение! Прежде всего два тома «Трактата» представляют собой попытку Кейнса заняться истинными научными исследованиями, причем попытку столь блестящую и при этом столь основательную, что мне бесконечно жаль, что ее урожай был собран до того, как успел созреть. Если бы только Кейнс унаследовал от Маршалла хотя бы часть его стремления к «невозможному совершенству» (см.: Keynes. Essays in Biography. P. 211–212), вместо того чтобы попрекать его этим стремлением [222]! Более того, «Трактат» вполне заслуживает мягкой насмешки Гуннара Мюрдаля над «типичной для англо-саксов ненужной оригинальностью» [223]. И тем не менее книга Кейнса была выдающимся достижением в своей области и в свое время. Впрочем, все, что я могу сделать в данном очерке, – это перечислить содержавшиеся в ней наиболее важные указатели в направлении «Общей теории» [224].

Первый указатель – это понимание теории денег как теории экономического процесса в целом; эта идея впоследствии получила развитие в «Общей теории». Второй указатель – то, как это понимание встроено в видение современного Кейнсу экономического процесса, в тот диагноз, который он вынес этому процессу еще в «Экономических последствиях Версальского мирного договора». В-третьих, Кейнс решительно разделяет сбережения и инвестиции, так же решительно, как в «Общей теории», и открыто назначает экономию частных граждан на роль главного злодея в экономической пьесе. Мы узнаем, что кампания в защиту бережливости не поможет снизить норму процента (см., например: Keynes J. М. A Treatise on Money. Vol. 2. L.: Macmillan, 1939. P. 207). Различия в концептуальной проработке – иногда существующие только на уровне терминологии – маскируют фундаментальное сходство идей автора в обоих произведениях, но оно все же существует. Поэтому, в-четвертых, значительная часть аргументации написана в терминах Викселева разделения нормы процента на «естественную» и «денежную». Конечно, денежная норма процента – это еще не та самая Кейнсова норма процента, а естественная норма, как и прибыль, она еще не стала «предельной эффективностью капитала». Но аргументация логически предполагает, что оба эти шага будут сделаны. В-пятых, та важность, которую Кейнс придает ожиданиям, тенденции к понижению, которая еще не является предпочтением ликвидности по спекулятивному мотиву, и теории о том, что падение ставки заработной платы в денежном выражении во время депрессии приводит к восстановлению экономического равновесия потому, что оно будет воздействовать на процент (банковскую ставку), снижая потребность в деньгах со стороны промышленного обращения, – все эти и многие другие предположения (бананы, кувшины вдовиц, сосуды данаид) похожи на робкие и недоработанные первые формулировки предположений «Общей теории».

«Трактат» ни с какой точки зрения нельзя было назвать провалом в обычном смысле слова. Все признали его справедливость и отдали должное усилиям Кейнса. Даже самые злые критики – профессор Хансен, раскритиковавший основные уравнения [225], или профессор фон Хайек, разнесший базовую теоретическую структуру Кейнсовой теории [226],—разбавили свои замечания заслуженной похвалой. Но, с точки зрения самого Кейнса, книга была провалом, и не только потому, что не была принята достаточно тепло. Ее заряд не попал в цель – она не оставила заметного следа в обществе. Нетрудно понять, почему: Кейнс не смог передать читателю суть своей идеи.

Он писал научный трактат и, стремясь к полноте системы, перегрузил текст материалом о ценовых индексах, modus operandi банковских ставок, о создании депозитов, золотом запасе и многом другом. Вся эта информация, хотя и полезная, была созвучна основной экономической доктрине и поэтому для целей Кейнса не была достаточно показательной. Он погряз в понятийном аппарате, который бастовал каждый раз, как Кейнс пытался заставить его произвести на свет нужные ему понятия. Пытаться исправить отдельные части трактата было бесполезно. Бесполезно было и отбиваться от критики, справедливость которой Кейнс был вынужден признать. Не оставалось ничего другого, кроме как отказаться от работы целиком, отречься от нее и начать все сначала. Кейнс быстро усвоил полученный урок.