Владимир Гайсинский - Путь в никуда

Он вышел из ресторана и уселся за руль новенькой «Волги», Джура вышел следом за ним и смотрел, как Мокей, развернув машину, помчался в сторону шоссе. Неожиданно рядом с Джурой оказался Джамаль: «Его надо покалечить и чем скорее, тем лучше, он больше не должен видеть и слышать, он не должен говорить и писать, дай команду своим и не забудь подбросить материалы, изобличающие Кота. Все».

Много позже, уже находясь в Чечне, Джура получил весточку от Джамаля о том, что Мокей был обнаружен в одном из притонов на Невском с перебитыми пальцами рук, выколотыми глазами и отрезанным языком, и что сам Кузьмич навещал его в больнице. На месте преступления были найдены листовки русских националистов и некоторые атрибуты котовской группировки, из чего органы МВД сделали вывод, что это их рук дело. Кот и его подельники были арестованы и приговорены к значительным срокам, а бизнес Мокея перешел к Маджар оглы, выходцу из Азербайджана.

Убивать – вот наука, которой Джура овладел в совершенстве. Убивать – вот религия, которой поклоняются его соратники и единоверцы. Большая свалка отходов, где бродят сотни бездомных собак и столько же голодных людей в надежде хоть что-нибудь найти. Мои призывы к свободе и освобождению от оккупации израильтян привели людей к свалке отходов, к умопомрачению в их головах и очерствлению их душ, к голоду и нищете. Израильтяне усилили охрану забора безопасности, и потому нет никакой возможности подобраться к нему и заложить фугас. Если бы это удалось, можно было бы вернуться и хорошо поесть, а так даже поесть нельзя из-за боязни, что озверевшие и голодные обитатели этих мест просто разорвут его, учуяв запах еды. Вчера он сам стал свидетелем страшного события, которое потрясло его сознание, громадная собака отыскала в развалинах кусок гнилого мяса, а появившийся бездомный отобрал у нее этот кусок гнилья. Собака и человек дрались за эту гниль, рвали друг друга как звери. Человек победил, поцарапанный, укушенный и окровавленный, он был счастлив этой гнили он обнюхивал и облизывал свою добычу, он будет сыт и его дети будут сыты, еще один день отвоеван у этой никчемной жизни. Джура тогда не выдержал этого зрелища и его долго рвало, а зубы стучали как в страшном ознобе.

Падение СССР, разрушение социалистической системы, снос Берлинской стены, ГКЧП и отставка Горбачева, долгожданная свобода, переросшая в анархию, последний тоталитарный коммунистический режим трещит по швам, и в каждую трещинку, каждую клеточку умирающей системы проникает новое исчадье, именуемое исламизм. После выхода советских войск из Афганистана моджахеды разделились на две враждующие группировки – талибов и отряды северного альянса, это в основном таджики во главе с Ахмадом Шах Масудом и узбеки во главе с генералом Абдул-Рашидом Дустумом, которого поддерживали русские. «Талибы» на языке пушту дословно означает «студенты» – ученики исламских школ медресе. Ибрагим-хан со своими отрядами ушел на сторону талибов. Началась междоусобица и гражданская война в Афганистане. Народ нищал и, чтобы выжить, занялся посевами опия, сотни, тысячи гектаров мака и миллионы долларов в карманы наркоторговцев.

Джура сидел на топчане под виноградником и лениво пил чай. В такую пору, когда солнце нещадно печет и температура под сорок тепла, нет ничего лучше, как крепкий зеленый чай и плотная зелень виноградных листьев над головой. Жены, а их у Джуры уже три, тихо ходят в саду и занимаются своими женскими делами, отправив детей в дальний угол сада, где те возятся с игрушками, привезенными Джурой из разных стран, мальчишки с автоматами и точными копиями пистолетов, девчонки с куклами. Над головой Джуры подвешена клетка, в которой глупая цесарка квохчет целый день, услаждая слух хозяина.

Одно плохо: все это не только не радует Джуру, а скорее раздражает, он закрывает глаза и видит ее, ту, что перевернула всю его жизнь, ту, что как морока не дает ему возможности окунуться в блаженство любви его жен и преследует его везде и всегда своими бездонными глазами и точеной фигурой в синем купальнике с алой лентой в руках. «О великий, – просит Джура, – избавь меня от этого наваждения», но в ответ он видит ее осуждающий взгляд и слышит слова: «Он не мог умереть, он трус и предатель». Джура начинает стонать и просыпается, испуганные жены стоят возле топчана, не решаясь сказать слово и разбудить спящего. «Ну что собрались? – грубо кричит Джура. – нечем заняться? А ну брысь отсюда». Жены, давно привыкшие к грубости хозяина, немедленно удаляются. «Разве это женщины, – думает Джура, – овцы, купленные за деньги, разве можно из-за таких мучиться и сгорать в пламени любви, разве такая заставит умирать от ревности или вознесет до неведомых высот от опьяняющего сладострастия. Они даже ночью покорны и холодны, как бесчувственные бревна, ожидая его, а потому он вынужден закрывать глаза и вызывать образ любимой, чтоб исполнить долг мужа». А их дети? Где-то Джура прочитал, что самые деспотичные режимы существуют там, где женщины наиболее угнетены, что это в основном характерно для мусульманских стран. Везде, где женщина превращена в рабочую скотину, воспитанные ей дети невежественные и отсталые дикари. Старший вот растет балбес балбесом, вместо изучения Корана и фетв к сунам читает агитки Садыка и рвется убивать неверных, эх, знал бы он, каково убить человека, как эти окровавленные лица преследуют тебя по ночам и не дают успокоения твоей истерзанной душе, ведь просил Садыка, чтоб не дурил парню голову, ведь мал еще, а тот напялит на него повязку шахида 5, вложит ему в руки калаш и восторгается новым бойцом за истинную веру. А сам веру эту всю исковеркал и оставил от нее лишь убийц. Сколько спорил с ним Джура, сколько убеждал: остановись, возьми книги, прочитай, что есть истинный мусульманин, ведь существует декларация веры: