Немного отступлю от нынешнего момента повествования и вернусь чуть назад. 23-го числа у меня только выявили COVID-положительный мазок. А на следующий день позвонили из Роспотребнадзора и стали выяснять, с кем я контактировал. А я в четверг, перед тем как мне заболеть, как вы помните, занеся продукты к дочери, плотно пообщался со всей своей семьей, да и два дня жил с мамой, короче говоря – я заразил всех своих девчат! Роспотребнадзор, после того как выяснил мои контакты, стал звонить моей жене, дочери, маме. Убедившись, что они действительно со мной взаимодействовали, а супруга накануне сдала мазок на COVID-19 в платной лаборатории и он оказался положительным, пообещали, что к ним приедут в течение этого дня, осмотрят, решат, какой объем обследования необходим, и назначат лечение. Но все это происходило в пятницу – и за весь день к ним так никто и не приехал, а когда супруга перезвонила им, ей объяснили, что к ним просто не успели и теперь приедут только в понедельник. За выходные все мое семейство залихорадило, а у дочери с женой пропало обоняние. В понедельник компьютерную томографию всей семье удалось сделать только по великому блату! С привлечением всех своих знакомых докторов. Но особенно помог мой давнишний друг Анатолий Сергеевич, который работал заведующим детским отделением реанимации. Мы с ним были одногодки, знали друг друга давно. Периодически обращались друг к другу. Но в этот раз Толя сделал все возможное и невозможное для того, чтобы мое «бабье царство» обследовать и устроить на лечение, как для своей семьи. Кстати, после нашего выздоровления мы подружились семьями, а с Анатолием вообще побратались! Что в итоге выяснилось: у жены COVID-пневмония с поражением 48%, у мамы – с поражением 56% (а у нее еще сахарный диабет и хроническая обструктивная болезнь легких), у дочки и внучки COVID-19 по типу респираторной инфекции – они лечились дома и через две недели были выписаны. Маму мою положили в реанимацию стационара для больных с коронавирусом в нашем городе, а супругу после дообследования привезли в стационар не-Москвы-2, где я уже третьи сутки находился на лечении, и поселили через две палаты от меня, на нашем этаже. Когда я ее увидел в своей палате, у меня в груди сплелись такие чувства, просто невозможно описать: просто встал ком в горле, и минут десять я не мог ничего сказать.
К вопросу о дежурных врачах – в стационаре города не-Москвы-2: там дежурили врачи практически всех специальностей – и гинекологи, и неврологи, и психиатры, и травматологи, и наркологи, и педиатры, и отоларингологи, и участковые терапевты! Но за все время пребывания в этом стационаре я ни одного не видел ни инфекциониста, ни пульмонолога, ни тем более вирусолога! Даже заведующий нашим отделением был по профессии невролог! Дежурным доктором тот день, когда привезли мою супругу, оказался врач-травматолог, и нашей палате очень повезло: он заметил, что больных больше, чем кислородных отводок, и всем не хватает. Он куда-то убежал после обхода, а минут через сорок пришел в палату в сопровождении двух пациентов из палаты «бескислородников», у которых была черная изолента в руках. Они как-то поколдовали с нашими кислородными разводками, и в результате получились две кислородные разводки на двоих пациентов, и одна короткая отводка у меня, потому что я ближе всех находился к разводке и у меня оказалась самая короткая трубка для ингаляции. Это был маленький кусочек счастья. Ведь моей супруге заведующий отделением назначил ингаляции кислородом по пять раз в день, по пятьдесят минут на моей кислородной разводке, а ее соседка по палате ходила к мужчинам в соседнюю палату дышать кислородом, так как на всех кислорода не хватало.
Накануне у нас из палаты выписали пациента с правой койки у окна. А сегодня вечером привезли на его место другого пациента, лет семидесяти, Птичкина Степана Михайловича. Пациент был весом под 150 килограммов, возбужденный, с выраженной одышкой. На кислороде он немного успокоился, но среди ночи у него открылся практически не прекращающийся понос. Санитарки, ругаясь на него всеми возможными и невозможными словами, только и успевали его перестилать. Потом пропали куда-то, пообещав пригласить дежурного врача. Но до утра больше никто не появился. Смрад в палате стоял ужасный, несмотря на открытое окно и двери! Утром медсестра пришла измерять артериальное давление, сатурацию, пульс и температуру. Но, зайдя в палату, быстро убежала и пришла с врачом. Когда включили свет, Степан Михайлович представлял из себя жуткое зрелище: огромное тело, обильно перемазанное калом пополам с алой кровью. Когда его стали перестилать, оказалось, что его матрац насквозь пропитан этой адской смесью – крови и дерьма. После полутора-двух часов задумчивого хождения медперсонала вокруг этого пациента его все-таки перевели в отделение реанимации еще живым. Как же долго мы проветривали палату… День прошел относительно спокойно, а ближе к вечеру стали поступать новые больные. К нам подселили нового пациента – Михаила Ибрагимовича, который нас проинформировал, что его и еще много пациентов перевели из нашего города не-Москвы-1 из стационара, где в реанимации лежала моя мама. Ее только недавно вывели из тяжелого осложнения сахарного диабета, о чем сегодня утром сообщил мне знакомый врач-реаниматолог. Михаил Ибрагимович сказал, что в той больнице завтра будет министерская проверка, поэтому толпу «живых и полуживых пациентов» перевели к нам в стационар. Чтобы главный врач того стационара мог МИНИСТЕРЦАМ показать свою готовность к приему большого количества тяжелых пациентов и похвалиться, как у него в больнице все хорошо организовано! Вскоре я в этом убедился. Минут через двадцать ко мне подошел дежурный врач и сказал: «Пойдемте со мной». Я послушно зашаркал за ним, он приостановился и спросил: «Вы на второй этаж-то сможете спуститься? Там, похоже, вашу маму привезли». Колени у меня подозрительно задрожали, но я устоял и, держась за перила, стал потихоньку спускаться на второй этаж. Благо палата была недалеко от двери. Войдя в палату, я не сразу увидел маму, она лежала на животе, дышала кислородом, мне сначала показалось даже, что спала. Но, подойдя поближе, понял, что не спала – глаза были открыты. Я позвал ее: «Нина Ивановна, ты меня слышишь?» Ответ ее меня озадачил – она тихо спросила: «Ты кто?» Она меня не узнала, даже после того, как я сказал, что я ее сын. Свое имя она тоже не помнила. Но я был рад тому, что она жива. Одета она была в помятую нижнюю рубашку, всю в пятнах крови, мочи и фекалий. Врач вскоре вышел, но прибежала санитарка и начала от порога громко орать, что я сам должен ухаживать за своей мамой, что она не нанималась быть сиделкой у каждой «засранки», у которой даже памперсов нет! На сколько смог корректно, я постарался объяснить этому существу в человеческом обличии, что я сам нахожусь на лечении с COVID-пневмонией, но готов ей помочь в ее работе, если она найдет моей маме пару памперсов на ночь и поменяет грязную ночную рубашку на чистую больничную. В итоге общими усилиями мы протерли мою маму, надели ей чистый памперс и поменяли ночную рубашку. Как я вернулся к себе в палату, помню с трудом: запомнил только, что кто-то из соседей подключил меня к кислороду, и я провалился в сон. Утром я проснулся с тяжелой головой и ощущением, что мне на сердце положили камень. Я пошел к жене в палату. Она не спала. Я рассказал вчерашнюю эпопею и получил от супруги дополнительную взбучку, что не взял ее с собой. Нужно отметить, что у мамы и Ирины, моей жены, сложились очень хорошие отношения, они действительно были как мама с дочкой. Моя мама почему-то никогда не ссорилась с Ириной. Ну а мне порой доставалось то от одной, то от другой. Но это в основном было связано с работой, которой я уделял очень много времени! А вот семье, родным, внученьке моей, близким людям моего внимания явно не хватало. Но это я начал понимать только здесь, на больничной койке. Когда осознал, что, кроме родственников, и то далеко не всех, друзей и близких людей, я никому не нужен! С работы, от начальства в лучшем случае в бесплатном приложении телефона была дежурная СМС с вопросом о самочувствии, на которую порой и не ждали ответа.
Читать дальше