Виктор Меламед - Машинерия портрета. Опыт зрителя, преподавателя и художника [litres]

Кроме того, полезно начинать работу с нескольких эскизов не больше спичечного коробка.

Клетки сетчатки постоянно находятся в режиме фоновой активности, даже если глаза закрыты, а нейроны спят. Зрительный стимул возникает, когда в разных концах сенсорного поля освещение оказывается разным. Сенсорные поля имеют форму продолговатых изогнутых червячков, и нейрон возбуждается, только если градиент освещения приходится поперек сенсорного поля. Иными словами, само устройство глаза заточено под поиск очертаний предметов, и любое контурное изображение, избавляя нас от этой работы, дает желанную ясность. Поэтому многим художникам особую радость доставляет линейное рисование шариковой ручкой. Одна из причин популярности коллажа и его цифровых субститутов – возможность легко добиться внятных границ между формами.

Почти любой факт о зрительной механике может подсказать новый способ не дать зрителю расслабиться, новое остранение. Мы сильно усложняем задачу, лишая изображение контуров, сужая гамму, сближая формы по цвету и тону. Так работает художник Блексболекс (Blexbolex). Оперируя узким набором цветов, он вдобавок любит срастить несколько силуэтов, заставить зрителя въедаться вниманием в простые геометрические формы.

Цвет – один из самых сильных инструментов формирования первого впечатления и остранения. Серьезная работа с цветом требует отказа от закрепленных за ним ассоциаций, от наивного раскрашивания: «кожа розовая», «трава зеленая» и т. д. Есть множество способов заострить отношения с цветом: например, начинать с заведомо неподходящих цветов, сразу радикально остраняя палитру и затем двигаясь в сторону компромисса. Пикассо говорил Сальвадору Дали, показывая свои работы: «Здесь нужен был синий цвет, но у меня не было синей краски, и я писал тем, что попало под руку – красным, а после выправлял положение дополнительными цветами, пока не добился ощущения синевы».

В прикладной графике часто приходится иметь дело с печатью ограниченным набором красок, и это отличный тренажер цветового мышления. Для книги «111 портретов музыкантов» я перевел свои работы в две краски, черную и оранжевую, и местами мне удалось через эффект дополнительных цветов добиться иллюзии зеленого, фиолетового, голубого. Цвет для меня всегда был второстепенным аспектом, я никогда не учился ему серьезно, предпочитая черно-белую гамму, и при необходимости не стеснялся пользоваться готовыми палитрами с сайта colourlovers.com. Со временем оказалось, что, обдумывая и корректируя эти палитры под себя, я заметно продвинулся в понимании цвета и готов ставить себе более сложные задачи. Но к цвету, как и к любому другому аспекту графики, применима простая логика: если на него не направлено творческое усилие, то и внимание зрителя к нему привлекать не стоит.

Виталий Куликов

Петр Ильич

Если художник испытывает в некоей точке процесса скуку, она просочится в работу и ослабит потенциальное впечатление от нее. Если вам, как и мне, нечего сказать цветом, лучше либо доверить его случайности, либо устранить вовсе.

Художник – первый зритель собственных работ, и его самого впечатляет встреча с героем портрета. Творческие задачи формируются, среди прочего, из желания определенным образом взаимодействовать с ним, сообщать ему и получать обратно определенный опыт. Поэтому многие застревают на рисовании хорошеньких, гротескных или мрачных лиц – простого впечатления добиться несложно, и мотивация двигаться дальше, усложнять себе задачу, исчезает; творчество вырождается в мастурбацию. Хорошенький герой способен сильно мешать пластическому развитию портрета.

Всё, что составляет визуальное решение, – цвет, ритм, формообразование, фактура, контур – либо подыгрывает герою, либо живет своей жизнью независимо от него, на другой грани куба Неккера. Чтобы оценить и осмыслить абстрактный аспект изображения и то, как он взаимодействует с повествовательным, нужно уметь особенным образом прищуриваться: не так, чтобы расфокусировать взгляд, а так, чтобы смотреть сквозь и мимо героя, видеть в изображении чистую абстракцию. Это похоже на автостереограммы magic eye, в которых из мелкого орнамента при смещении фокуса взгляда проступает объемное изображение, – только в данном случае мы, наоборот, заставляем образ распадаться на игру форм и линий. При анализе чужих портретов такой «прищур» можно смоделировать механически, разрезав изображение на куски, удалив из него всё, что запускает узнавание человека, – в первую очередь, черты лица и руки – и разрушив магнитное поле, которое создает герой. Можно вдобавок перевернуть и инвертировать изображение, сделать из него негатив. Когда из того, что осталось, будет собран новый лист, пострадает композиция и ритмика работы, но какие-то аспекты заострятся и можно будет увидеть то, чему мешало присутствие героя.