Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Все мировые “прорабы духа” — Аксёнов, Окуджава, Гладилин, Евтушенко и др., как черти ладана, избегали участия во всенародных торжествах — днях Славянской письменности, в крестных ходах, посвящённых тысячелетию Крещения Руси, в перенесении мощей Серафима Саровского из Санкт-Петербургского Казанского музея атеизма в Дивеевский монастырь. Помню, как во время одного из таких крестных ходов в Великом Новгороде в праздник 1000-летия Крещения Руси вместе с патриархом Алексием шли Валентин Распутин, Владимир Крупин, Дмитрий Балашов и никаких битовых, Вознесенских и прочих плейбоев рядом не было… Но этого мало. Подлинным священным событием для России православной стало отпевание в храме Христа Спасителя Владимира Солоухина и Валентина Распутина. Отпевание, которое совершал сам патриарх…

Представить себе невозможно, чтобы в главном храме России отпевали кого-то из лицедеев шестидесятничества, один из которых был якобы, по его собственному признанию, из рода священников и написал поэму о том, как его пращур, настоятель одного из древних владимирских храмов, то ли сам соблазнил не где-нибудь, но в алтаре юную прихожанку, то ли был соблазнён ею:

Этот “соблазн” (“человека создал соблазн”), о котором писал поэт в одноимённой книге, был куда хлеще и кощунственней, нежели глумливые пляски девиц из компании “Пусси Райт”. Вроде бы эти “пьяные балерины” в своём кураже что-то кричали непотребное о Путине, но, скорее всего, они просто начитались Вознесенского. Слава Богу, что им не удалось, подобно героине нашего знаменитого поэта-плейбоя, ворваться “в алтарную”.

Село Никола стоит над извилистой речушкой Толшмой, вдоль правого берега которой, заросшего ивняком, ютятся тёмные бревенчатые баньки…

“Село стоит на правом берегу, а кладбище на левом берегу”. Я вспомнил эту строчку Николая Рубцова в Луксоре, где на правом берегу Нила жили некогда древние египтяне, а теперь стоят современные отели с бассейнами, где “на левом берегу”, словно врезанные в слепящее голубое небо, высятся пирамиды, гробницы, сфинксы, великанские статуи фараонов… Город мёртвых. Некрополь…

Все великие земные цивилизации и все деревенские, племенные очаги жизни рождались и строились одновременно с культом загробного мира с его потусторонней таинственной тишиной, с его божествами, с его родословным древом, живущим в памяти народов и каждого отдельного человека. Присутствие города мёртвых в Луксоре или в рубцовской Николе, священная связь с ушедшими поколениями помогала семьям, племенам, народам и государствам черпать силы в извечной борьбе за место под солнцем, выживать во времена гражданских смут и революций, в эпохи справедливых и несправедливых войн. Эта память давала силы новым приходящим в мир поколениям, усмиряла их страсти, обволакивала их души легендами, верованиями, обычаями. Память о нибелунгах, о рыцарях короля Артура, о Святогоре, об Илье Муромце, о Пимене Летописце…

Русские поэты всех времён всегда чувствовали эту мистику родства. В 1925 году, незадолго до смерти Сергей Есенин приехал в родное Константиново попрощаться с ним и сразу же пошёл на сельское кладбище: “Вспомнил я дедушку, вспомнил бабку, вспомнил кладбищенский рыхлый снег”… “Здесь кладбище, подгнившие кресты, как будто в рукопашной мертвецы застыли с распростёртыми руками”… А через несколько десятилетий Николай Рубцов с теми же чувствами выдохнул слова прощания:

В прохладных подземельях наших древних монастырей — в Киево-Печерской и Псково-Печерской лавре хранятся мощи наших святых — Ильи Муромца, летописца Нестора и множества безымянных монахов, молившихся за Святую Русь и за всех православных христиан. И не стоило бы нашему президенту иронизировать над “пещерным патриотизмом”, поскольку историческая память отчизны рождалась и накапливалась из века в век в Киевских и Псково-Новгородских “пещерах” — “печорах”, как произносили это древнее слово наши предки. А выброшенный в 1921 году во Францию пассажир “философского парохода” русский человек Сергий Булгаков в своих воспоминаниях оставил нам излившуюся на бумагу молитву: