Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Конечно же, художники-“шестидесятники” мечтали о том, чтобы в их мастерские захаживали жёны иностранных послов — итальянских, французских, германских, британских, — но, к их досаде, все тропинки, протоптанные каблучками этих леди, сходились, словно по щучьему велению, в одну-единственную московскую мастерскую — башню Ильи Глазунова. Как тут было удержаться и не объявить его русским шовинистом или тайным покровителем общества “Память”! Илья Глазунов вспоминает, как однажды Борис Слуцкий сказал ему: “Я знаю, что Вы уже нарисовали портрет Анатолия Рыбакова. Теперь Вы должны нарисовать жену самого богатого писателя Саши Галича, учтите только, что он, впрочем, как и я, — улыбнулся Слуцкий, — большой коммунист и у власти, в отличие от меня, в большом почёте. Мастерит даже, как я слышал, какой-то фильм о чекистах. Денег, повторяю, прорва — человек в зените” (“Борис Слуцкий: воспоминания современников”. С. 553). Вот каковы были наши знаменитые “шестидесятники”, “бессмертные и легендарные”, как писал о них Евгений Евтушенко. “К предательству таинственная страсть” посещала их всех.

Критик Бенедикт Сарнов в книге “Воспоминания о Борисе Слуцком” с негодованием рассказывает, как Слуцкий при нём предложил дать рекомендацию для вступления в Союз писателей молодому Андрею Вознесенскому: “Я охотно дам вам рекомендацию. — Нет, нет, спасибо, не надо, — неожиданно отреагировал Андрей. — Две рекомендации от “своих” у меня уже есть, а третью я возьму у Грибачёва”.

Надо было знать Бориса, чтобы в полной мере ощутить, какой пощёчиной был для него этот ответ <���…> и сама его готовность взять рекомендацию у одного из самых выдающихся тогдашних литературных негодяев…”

Бедный Бенедикт Сарнов! Впоследствии он, как пишет сам, был ошарашен стихами Слуцкого о Сталине:

Прочитав эти честные и по тем временам мужественные стихи Слуцкого, Сарнов впал в отчаянье: “Меня особенно покоробило слово “величество”. Не само слово даже, а интонация, с какой оно произнесено: что бы, мол, вы там ни говорили”…

А о стихотворенье Межирова “Коммунисты, вперёд!” Слуцкий сказал: “Сам-то он не коммунист, коммунист — я, в этом-то и наши разногласия” (из воспоминаний Семёна Липкина)…

Вот в каких разногласиях творили свои судьбы “шестидесятники” той эпохи, когда слово “Сталин” служило водоразделом даже между либералами, казалось бы, одной национальности. Но за полвека с лишним столько воды утекло, что Новелла Матвеева, о которой один из несомненных вождей “шестидесятничества” Евгений Евтушенко в своей антологии “Строфы века” (1995) написал, что она, словно героиня Александра Грина, “стала Ассолью, а свою поэзию превратила в корабль под алыми парусами”, через несколько лет, незадолго до смерти, принесла в журнал “Наш современник” свой поэтический приговор всему “романтическому шестидесятничеству”:

Через несколько лет после нашего знакомства Борис Слуцкий, видимо, убедившийся, что никакие соблазны “авангардного сюрреализма” не обворожили меня, что всё явственней мой путь поворачивается в сторону русской национальной традиции, что я всё больше времени провожу в кругу Вадима Кожинова, Петра Палиевского, Николая Рубцова, Анатолия Передреева и других “почвенников”, перестал поучать и воспитывать нерадивого ученика, что явственным образом отразилось в дарственных надписях на его книгах, которые он дарил мне в течение 15 лет. В 1959 году на книге “Время” он просто расписался: “Б. Слуцкий”.Через год на книге “Память” начертал, используя пушкинскую строчку, целую программу жизни: “Станиславу Куняеву — в надежде славы и добра от него и для… и для нашей поэзии, 17.Х11.1960”.В одной из следующих книг добавил в эту дарственную надпись весьма важное слово: “Станиславу Куняеву в нетерпеливой надежде славы и добра”.Мало того, на книге “Годовая стрелка” (1971) Слуцкий перевёл меня (вместе с женой) из своих учеников в друзья: “Гале и Стасику в знак старинной дружбы. Борис Слуцкий”.Но когда выяснилось, что я не полностью оправдал его надежды, он великодушно предоставил мне свободу выбора, написав на книге “Доброта дня” (1973) полушутливо-полусерьёзно: “Поэту Куняеву отпускная (согласно прошению), Борис Слуцкий”.