Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

Мой одноклассник признает, что у него, как и у всех служивших в этой стране американских военных, есть ярко выраженный «афганский синдром». Впрочем, я это понимал и без признания — нервность, тревожность моего одноклассника были видны невооруженным взглядом.

Как-то я решил посмотреть интернет на компьютере Дмитрия и наткнулся на фото трупов, которым «любовался» военный. Снимок был жуткий: под воздействием какого-то хитрого оружия люди были изжарены как курицы в духовке.

Мы сидим за столом, смотрим фильм на DVD про Рэмбо в Афганистане — первое американское кино, которое Дмитрий увидел, когда родители вывезли его ребенком из СССР в США. На экране американского полковника пытают злые советские военные. «Запомните, еще никому не удалось покорить народ Афганистана!» — кричит он им.

«Все-таки что-то в этой фразе есть», — говорит Дмитрий, нажимая кнопку «стоп».

В последнее время в прессе появляется много сообщений о страшных лагерях в Китае по «перевоспитанию» мусульман. Сразу отмечу, что я отнюдь не оправдываю такие методы. Не согласен я с другим: очень многие журналисты и правозащитники подают эти меры как бессмысленную жестокость, которая не принесет никаких результатов. А вот тут я могу и поспорить. В 20–30 годах XX века и СССР, и Турция боролись с мусульманами не менее жестоко, и тогда властям обоих стран удалось добиться своей цели (правильной или нет — это уже другой вопрос): секуляризировать значительную часть населения.

То, что у китайцев есть серьезные резоны для секуляризации мусульман в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая — лично для меня очевидно. Попытаюсь доказать это, опираясь на свои впечатления от поездок по Синьцзян-Уйгурскому автономному району Китая.

«Это китайский ресторан! Мусульманину здесь обедать — харам! Давай-ка лучше найдем какое-нибудь приличное место», — мой гид Азиз говорит вежливо, но непреклонно. «Приличным местом» оказалась чайхана. Стульев в заведении не было, и мы сидели на подушках возле дастархана в тени развесистых чинар. Рядом — небольшой затянутый тиной пруд, от которого веяло прохладой. Азиз не обманул — здесь и правда было очень уютно.

Он разлил в пиалки ароматный зеленый чай и на ломаном, но бойком английском продолжил развивать свою любимую тему. «Посмотри, какая благодать вокруг! Мы никогда не согласимся, чтобы китайские кафиры переделали все это на свой лад!» — ловко орудуя китайскими палочками в благоухающем плове, поучал меня новый знакомый.

Я посмотрел по сторонам. Сразу же за арыком с журчащей водой располагался пышный восточный базар. Продавцы и покупатели в халатах и тюбетейках вели неспешный восточный торг. Нет, это не Средняя Азия. Я был в Китае.

В древности Восточный Туркестан был могущественнейшим государством, оказавшим огромное влияние не только на Среднюю Азию, но и на Китай. В 1759 году китайские войска захватили регион и назвали его Синьцзян («Новая граница»).

С той поры уйгуры восставали более четырехсот раз, причем вооруженная «борьба с колонизаторами» продолжается и в наши дни. Так, например, в 2014 году в столице СУАР произошел террористический акт, в результате которого погиб 31 человек.

Когда я путешествовал как по советской, так и по постсоветской Средней Азии, то не ощущал никакого напряжения в отношениях между коренными жителями и русскими. К русским относятся даже с симпатией, уважая их «за культуру и образованность».

Совсем иная ситуация в Синьцзяне. По сути, здесь действует негласный апартеид: уйгуры не только никогда не обедают в китайских ресторанах (там нехаляльная пища), но и избегают делать покупки в магазинах выходцев из метрополии. Интересно, что очень многие уйгуры совершенно не говорят по-китайски, в советской же Средней Азии по-русски говорили практически все местные жители.

Национальный конфликт в Восточном Туркестане может спровоцировать даже невинный вопрос «Который час?». Местные китайцы нередко живут по пекинскому времени (официально утвержденному в автономии), а уйгуры — по местному, совпадающему с алма-атинским.