Михаил Веллер - Поправки к отражениям

Пушкин начинает счастливый путь с завтрашнего же дня. Не знакомя Николая ни лично, ни безлично, ни через Бенкендорфа, он лишает его счастья стать первым ценителем — и читает привезенного «Бориса Годунова» друзьям и поклонникам в гостиных и салонах Москвы. За месяц с лишним следуют семь читок в широких кругах гостей: свет, литературная элита, знаменитости. С рукописи же снимает писарскую копию и передает в только что образованный журнал «Московский вестник» для публикации в неполном виде. А безутешный царь все еще лишен возможности быть хоть сто первым ценителем, не говоря уже цензором.

Слухи о «Годунове» ширятся, доходят до Бенкендорфа, и уже вернувшегося в Михайловское Пушкина (на столичную жизнь денег нет) настигает письмо: представить трагедию на чтение Государю же! Высоким казенным штилем, официальными оборотами, сказано в духе: Александр Сергеич, вашу же мать, ну мы же договорились, ну к вам же с открытой душой, ну что ж вы в протянутую руку-то плюете, ей-богу, что, дать царю почитать трудно было?..

Рукопись присылается в III Отделение, царь читать почему-то расхотел, указывает Бенкендорфу дать ее на рецензию «верному человеку». А в «Московский вестник» летит от Пушкина письмо: форс-мажор, печатать нельзя, договор разрываю, но я не виноват — царь есть царь. (Получил ли Пушкин от «Вестника» аванс — неизвестно, но по договору гонорар ему причитался 10 000 рублей с проданных 1200 экземпляров; литература в России была дорогим удовольствием.)

И вот далее!!! Началось!!! Далее — убойный компромат на Булгарина! Мы догадались, мы поняли все: это ему «Годунов» попал на рецензию, и он его анонимно зарубил. А сам украл замысел и сфабриковал своего «Дмитрия Самозванца», который и вышел в свет в начале 1830, на несколько месяцев раньше все же разрешенного наконец, через три года, «Бориса Годунова».

А вы как узнали, что Булгарин? Подпись стоит, или на ухо шепнули? А кто ж еще!!! Вот: все сходится! Сам зарубил, сам украл, сам напечатал. Вот какой низкий подлец во всем виноват! Таков был анализ и вывод Пушкина и прогрессивной литературной общественности.

Прибежало приличное общество порядочных людей и поставило на Булгарина большое черное клеймо. Сработали на совесть, до сих пор держится.

Грянула главная битва русской литературы. Остальные русские писатели как-то без такого в жизни обошлись, но тут — погром кухни в сумасшедшем доме.

Уязвленный Пушкин, три года трагедию не издавали, полагая себя обворованным и униженным, открыто обвиняет Булгарина в доносительстве и плагиате. Ошеломленный Булгарин пишет письмо: «С величайшим удивлением услышал я [от Олина], будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию, переложил ваши стихи в прозу, и взял из вашей трагедии сцены для моего романа. Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли возводить на меня такие небылицы! Я не читал вашей трагедии, кроме отрывков печатных, а слыхал только о ее составе от ее читавших и от вас. В главном, в характере и в действии… у нас совершенная противоположность. Говорят, что вы хотите напечатать в „Литературной газете“, что я обокрал вашу трагедию. Что скажет публика?.. Прочтите сперва роман, а после скажите! Он вам послан другим путем. Для меня непостижимо, чтоб в литературе можно было дойти до такой степени! Неужели, обрабатывая один (т. е. по именам только) предмет, надобно непременно красть у другого? У кого я что выкрал? Как я мог красть понаслышке?».

(Повторим: Пушкин в Москве в 1826 сентябре-октябре читал «Годунова» семь раз: в домах княгини Волконской, Соболевского, Вяземского, Веневитиновых и др., — и услышали его не менее пары сотен всех специально собравшихся, в том числе: Чаадаев, Адам Мицкевич, Баратынский, братья Киреевские, Хомяков и много еще кто; то есть весь литературный свет, весь бомонд трагедию знал; была огласка и резонанс. А копия «Бориса Годунова» была передана Погодину в «Московский вестник».)

О, заварилась грандиозная склока, пересказать и сотой доли невозможно.

Друг Дельвиг немедленно пишет рецензию на «Дмитрия Самозванца», где топчется от души, причем — прямо указывает, что это похвально для автора — раз сам поляк, то и поляков изображает в романе лучшими, чем русские — но хотелось бы прочитать исторический роман, написанный русским писателем, где в центре будет именно русский народ. Вообще довольно низковато, да? Что со стороны чистокровного немца Дельвига особенно толерантно. И: умный Дельвиг печатает это анонимно. На всякий случай. Не хочет больше дуэли. И? И Булгарин решает, после всех сплетен и обвинений, что автор — Пушкин сам!