Владимир Осипов - Корень нации. Записки русофила

Кажется, в 1950 г. нечаянно подслушал такой разговор. Сижу дома, делаю уроки. Мы в это время жили уже в другом месте, в селе Ново-Петровское, Московской области, в 83 км от столицы. Заходит к маме соседка Голованова. Ее муж был начальником районного отдела МГБ. Соседка страшно расстроена, шепчет маме: «Муж только что вернулся из Москвы, с важного совещания. Начальник областного Управления МГБ сказал так: «Смотрите, не проморгайте ни одного врага народа в своем районе! Пропустите – с вас снимем голову!» (точно не помню: «посадим» или «расстреляем», но в этом духе). «А где найдешь этих врагов народа в нашем-то районе?» – с горечью за судьбу мужа промолвила Голованова. При такой установке, естественно, каждый, кто выделялся умом, талантом, совестью, чувством справедливости, легко попадал под гребень диктатуры пролетариата. Это все предвидел Достоевский, у которого «державный бес» Верховенский говорит Ставрогину: «У Шигалева хорошо в тетради, – у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны…не надо высших способностей!… мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство» [2] Достоевский Ф.М. Собр. соч., т. 7. «Бесы». Госиздат, М., 1957. С. 436—437 . При этом я не хочу опускаться до примитивного обвинения во всем одного Сталина. Просто продолжалась революция, подготовленная бесами с помощью либералов,

начата я при Ленине и Троцком, воспетая робертами рождественскими и евтушенками. К тому же, как доказал В. В. Кожинов, куратором послевоенных репрессий был «либерал» Хрущев, который надзирал за госбезопасностью от имени ЦК с декабря 1949 г. до марта 1953 г. [3] Кожинов В. Россия. Век XX. 1939–1964. М.,1999. С. 206 и далее. . В частности, этот бывший троцкист нес личную вину за гибель А.А. Кузнецова и других прорусски настроенных ленинградских руководителей.

В начале марта 1953 г. страна узнала, что заболел Сталин. Утром 6-го услышали по радио о смерти вождя. Я был потрясен: «Мама, как же мы теперь будем жить без него?» (Учился я в 8-м классе.) Очень удивился, когда по дороге в школу зашел за своим одноклассником и понял, что его отец, второй секретарь райкома партии, совершенно не горюет, живой, бодрый, почти веселый. В школе некоторые учителя плакали. Наш восьмой «Б» во главе с классным руководителем настроился ехать на похороны в Москву, точнее – побывать у гроба в Колонном зале. Отправились утром 7 марта. И вдруг уже в Белокаменной, народа – тьма, я отошел к киоску купить газету и мгновенно потерялся. Отстал. Увидел другого одноклассника – Викторова, который тоже заблудился. Вдвоем сначала долго искали свой класс, а потом решили сами, самостоятельно пробираться в Колонный. Помню, на Советской площади конная милиция осаживала бесконечные толпы. Какими-то дворами, крышами местные мальчишки проторили путь к центру. Мы с Викторовым выпрыгнули во двор дома на Пушкинской (Большой Дмитровке). Железные ворота под аркой были на замке, но мы видели с той стороны уже организованную очередь, ползущую по тротуару. Милиция долго не знала, что делать с массой, приткнувшейся к арке изнутри, но где-то в 12-м часу ночи нас выпустили через эти ворота, и мы аккуратно воткнулись в колонну. Кажется, ровно в полночь с 7 на 8 марта мы с Викторовым прошли мимо гроба Сталина. Меня поразило, какой он чересчур старый, морщинистый. Ведь кругом были довольно гладкие портреты. Обратно до Рижского вокзала шли пешком по трамвайным путям. Вернулись на поезде домой, радости домашних не было предела. Думали, что мы уже погибли в давке. Звонили в Москву, сестра отчима ходила по моргам в поисках мальчика в подшитых валенках.

Еще несколько лет я продолжал оставаться советским патриотом. Однажды, во время летнего пребывания в Сланцах, я услышал анекдот про евреев. Я подумал: «Это же неправильно. Мы должны быть интернационалистами, крепить дружбу народов». Что было, то было. Я впитывал официальную идеологию со всем простосердечием юности. Павел Корчагин был моим героем.

Как ни странно, не XX съезд партии, не развенчание «культа личности» перевернуло мое самосознание (хотя и задело отчасти). Отсчет веду с автобиографической книги Джека Лондона «Мартин Иден», которую я прочел в 18 лет, в сентябре 1956 г., на втором курсе истфака МГУ, и которая почему-то потрясла меня. Что-то поломала изнутри. Книга эта – апофеоз индивидуализма, сильной личности, сверхчеловека, ведущего войну с обществом. В романе неоднократно упоминался германский философ Фридрих Ницше, и я, конечно, начал разыскивать его работы. В Ленинской библиотеке сказали: «Вы что, не знаете, кто воспользовался его идеями? Нет, Ницше мы не выдаем». Хотя он не лежал в спецхране и картотека на него была в общем зале. Разными путями мне удалось достать многие его вещи. Даже писал в читательском требовании: «автор – Ф.Нитуше» (так иногда переводили его фамилию до революции) и книгу выдавали. Ницше – великолепный стилист. Пишет ярко, живо, страстно. Как Лермонтов – кумир молодых в поэзии, так Ницше – идол юных интеллектуалов в философии. Самоутверждение «Я» так соответствует юношеским порывам, тем более при атеистическом воспитании.