Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

Однако, говоря о плодотворном влиянии газеты, надо иметь в виду не только прямые связи между журналистской практикой и писательским творчеством. Воздействие газеты на Ильфа и Петрова было неизмеримо шире, глубже. Для двух молодых литераторов, окончательно еще не определившихся, хотя на юге России успевших уже многое пережить, чьи литературные симпатии и антипатии часто наслаивались весьма беспорядочно, «Гудок» стал настоящей политической школой. После пестрой одесской жизни, где причудливо соединились «Коллектив поэтов», уголовный розыск, Окна сатиры Югроста и романтический «Моряк», лучшей школы нельзя было и желать.

Но содружество писателя с газетой — это всегда процесс двусторонний и взаимно обогащающий. Активное участие писателей в «Гудке» в свою очередь помогало повысить общий уровень газеты, придать многим ее материалам большую публицистическую остроту и настоящий литературный блеск. Можно сказать без преувеличения, что совсем особую роль в расширении и укреплении связей «Гудка» с читателями сыграла четвертая, бытовая полоса, где часто выступали со стихотворными фельетонами, зарисовками быта, остроумными критическими комментариями Михаил Булгаков, Лев Славин, Валентин Катаев, который подписывался то Стариком Саббакиным (один из персонажей его повести «Растратчики»), то Митрофаном Горчицей, то Ол. Твистом и даже Валяй-Катаевым. Но едва ли не самым популярным автором четвертой полосы был Юрий Олеша. Его хорошо знали железнодорожники, правда не под настоящей фамилией, а по псевдониму «Зубило». С поразительной оперативностью и талантом Зубило откликался на все злободневные темы. В глазах читателей «Гудка» фельетоны Зубила как бы стали живым воплощением боевого духа четвертой полосы. Транспортники обращались к Зубилу с просьбами, жалобами, предложениями. Самарские пионеры присвоили имя Зубила пионерскому звену и через газету просили его прислать стихи для звеньевого флажка. Редкий рабкоровский слет проходил без участия Зубила. Когда устраивались рабочие суды над «Гудком» (была в 20-е годы такая своеобразная форма проведения читательских конференций, организованных по всем правилам судебной процедуры, вплоть до вооруженной охраны при «обвиняемых»), то железнодорожники наперебой приглашали Зубило. Он остроумно держался «на скамье подсудимых», а под конец обращался к собранию с импровизированными стихотворными речами в защиту редакции:

Перед рабочими, пред вами

Стою, и никнет голова.

Позвольте мне сказать стихами

Свои последние слова.

В заметке Ильфа «Судебный процесс» «Гудка» («Гудок» от 1 января 1924 года) говорилось, что после таких судоговорений число рабкоров на предприятиях непременно возрастало.

Кроме литераторов, широко известных железнодорожникам, четвертую полосу делали литераторы куда менее известные. Эти литераторы не печатали в газете ежедневных фельетонов. Под критическими сигналами, опубликованными на четвертой полосе, они ставили недолговечные псевдонимы: «Семафор», «Телеграфист», «Инжектор», «Путешественник», «Паровозник» — либо не подписывались вовсе. По штату редакции они не очень складно именовались «литобработчиками». Их обязанности заключались в редактировании читательских писем. Илья Ильф, Борис Перелешин, веселый и остроумный Михаил Львов (Штих) были литобработчиками [3] Петров работал в профотделе и на четвертой полосе иногда выступал с маленькими фельетонами. . Подобно сотрудникам газеты «Станок», которую в «Двенадцати стульях» навещал Остап, им приходилось изо дня в день прочитывать десятки писем, «вычерченных руками, знакомыми больше с топором, малярной кистью или тачкой, нежели с письмом». Непривычному человеку такие обязанности могли показаться скучными. Но работников четвертой полосы они не тяготили. Многословные, порой коряво составленные письма читателей литобработчики превращали в короткие, блещущие остроумием заметки. В свое время они принесли четвертой полосе не меньше успеха, чем обличительные фельетоны Зубила и Старика Саббакина.

С кем же воевала четвертая полоса? В юбилейном тысячном номере «Гудка» один очеркист, ссылаясь на рассказ Леонида Андреева «Тирания мелочей», писал, что транспортный рабочий знает свою, «транспортную тиранию мелочей» — разгильдяйство, пьянство, мотовство, волокиту, бесхозяйственность. Против этого и призвана была направлять огонь критики четвертая полоса. «Голос рабкора, — говорилось в «Гудке»,— это голос вещи, которая гибнет без надзора, голос украденного пуда зерна, голос прозодежды, затонувшей в бумажном море, голос заявления, спрятанного под сукно...»