Николай Непомнящий - Дэвид Копперфилд

Представьте себе пещеру. У костра сидят неандертальцы, унылые, голодные. Охота не удалась, костер дымит, все не ладится. Вдруг один из них начинает подкидывать камешек на ладони, а потом неуловимым движением заставляет его исчезнуть и появиться вновь! Восторженные крики сородичей доставляют дикарю удовольствие, он продолжает в том же духе и достает камешек из-за уха соседа. Что это, колдовство? Через некоторое время ловкий неандерталец становится вождем племени… Так или примерно так родилось искусство престидижитации, искусство невозможного.

Всегда, во все времена и у всех народов люди, владеющие этим искусством, были в чести. Они вызывали искреннее восхищение как у простодушных зрителей, так и у искушенных интеллектуалистов. И вышло так, что по одну сторону магической черты оказались профессионалы — древневавилонские волхвы, жрецы-друиды, факиры, шаманы, алжирские марабуты и т. д. А по другую сторону — профаны, но среди них такие знаменитости, как император Клавдий, Иван Грозный, Диккенс, Мохаммед Али, принц Чарльз — список можно продолжать до бесконечности. Магия, как все непонятное и необъяснимое, вызывает у непосвященной черни суеверный трепет и подсознательное уважение. То, что делает иллюзионист, выступая перед зрителями, созвучно какой-то атавистической, сокрытой в глубинах человеческой психики потребности чуда.

Полумифический Мерлин вывел магию из темных пещер и сделал политическим орудием королевской власти. Реально существовавший австриец Иоганн Непомук Хофзингер превратил ее в завсегдатая венских гостиных. А француз Жан-Робер Уден, кумир Копперфилда, вывел на театральные подмостки. Но не в этом суть! Что за разница, где происходит чудо, важен результат — широко открытые от изумления глаза детей и взрослых, вздох восхищения и невозможность объяснить необъяснимое! А ведь это происходит независимо от эпохи, от уровня развития науки и техники, от степени подготовленности аудитории. Уж на что избалован современный зритель, перекормленный голливудскими чудесами и компьютерными трюками, но разве могут они сравниться с человеком, сотворившим чудо мановением руки. Вот в чем фокус! Имеем ли мы дело с читающим мысли Даннингером, или с Геллером, сгибающим ложку без помощи рук, или с Чинг-Линг-су, который мог ловить пули зубами, — главное условие, предъявляемое артисту, одно: он должен сделать невозможное! При этом следует помнить, что никто из артистической братии не рискует на сцене больше иллюзиониста, который как бы балансирует на грани провала. Жонглер может уронить булаву, певец или актер забыть текст, им все простится, но от фокусника зрители ждут высшей степени совершенства. Стремление к идеалу свойственно человеческой натуре и в большой степени является двигателем прогресса. Поэтому искусство магических превращений продолжает развиваться. Сегодня примерно тридцать тысяч американцев занимаются фокусами как любители. О карточных фокусах издано больше книг, чем по любому виду искусства. Иллюзионисты заполонили Бродвей, они — желанные гости на телевидении, концертах рока, на приемах и концертах. Да, мы живем, безусловно, в эпоху Золотого Фокуса.

Но при этом, как и в давние времена, внутри Цеха Магов и Волшебников существует небольшая группа адептов, особо одаренных артистов, мастеров своего дела, которые посвятили свою жизнь совершенствованию уже известных и разработке новых фокусов. Нетрудно представить, как изменился бы наш мир, приложи они свои способности и энергию к другим областям человеческого знания. Например, к медицине! Есть, однако, нечто, что отличает магов от представителей других искусств и наук: им чужд принцип открытости информации. Эта герметичность, замкнутость в своем круге свойственна, пусть в разной степени, всем престидижитаторам — от площадного фокусника до иллюзиониста высшего класса! С древнейших времен они привыкли хранить свои секреты, оберегать их, как скупец свои сокровища. Это и понятно: стоит объяснить, как делается фокус, и рассеется обаяние тайны, а ребенок внутри нас снова превратится в лишенного воображения прагматика. Чудо есть нечто непостижимое, оно умирает, когда с него совлекают покровы таинственности. И вот что интересно: тайна — слово женского рода, но всюду в данном виде искусства верховодят мужчины! Женщина в этом деле всегда актер второго плана, ассистент, пассивный инструмент в руках демонстратора.