В 60-х и 70-х годах шведское государство получило сомнительную мировую славу из-за большого количества детей, отнятых у родителей и помещенных под опеку под явно надуманными и даже идеологическими предлогами. Когда выяснилось, что шведский Комитет благоденствия детей (название вполне оруэлловское) передает под опеку больше несовершеннолетних, чем в любой другой стране мира, журналистка Брита Сундберг-Вайтман писала: «Это единственная страна, где власти могут насильно отнять ребенка у родителей, чтобы помешать им дать ему привилегированное воспитание».
Живущая в Великобритании наследница империи Tetra Pak, издательница журнала Granta Сигрид Раузинг, считает, что шведское государство «построило общество, в котором царят конформизм и жесткий государственный надзор». Оно «поместило под опеку необычайно большое число детей», создало «унылые и посредственные школы» и тайно следило за коммунистами. Как пишет Раузинг: «Шведское государство – репрессивный механизм, в котором личными правами можно жертвовать в угоду всемогущим социальным нормам».
Вопрос о тоталитаризме не был сугубо теоретическим и для тех несчастных шведов, у которых был выявлен ВИЧ во времена, когда государство всерьез рассматривало введение принудительного карантина для инфицированных. Сегодня он не выглядит теоретическим для трансгендеров, желающих, чтобы их новый пол был официально признан, но не готовых к стерилизации, как того требует действующее шведское законодательство вопреки постановлению Европарламента. Или для шведской матери, которая хочет оставаться домохозяйкой, чтобы растить своего малыша, но оказывается предательницей дела феминизма и ретроградкой. Или если кто-то просто не желает отдавать политикам более трех четвертей своего заработка в виде прямых и косвенных налогов (согласно поговорке «Шведы рождаются свободными, а умирают налогоплательщиками»).
Несогласные, разумеется, могут возражать, но высовываться из окопа – не по-шведски. Как пишут авторы книги «Викинги наших дней» Кристина Йоханссон Робиновитс и Лайса Вернер Карр: «Жизнь в Швеции может стать затруднительной для тех, кто не “сотрудничает”». До недавнего времени швед, считающий свои основные права нарушенными, почти не имел шансов обратиться в суд, который не принимал претензий к законодательству. Значение социальных прав возросло, а гражданских – упало, особенно во времена расцвета социал-демократического правления. Тогда частным лицам приходилось искать судебной защиты от действий властей в Европейском суде по правам человека.
«Человек все больше зависел от государственных и муниципальных органов власти, профсоюзов, общественных организаций и чиновников. То есть – от системы», – пишет Ульф Нилсон.
Хенрик Берггрен (он, наверное, уже ненавидит меня за то, что я каждый раз выставляю его в роли «заступника Швеции» – но ведь у него это получается!) согласен, что шведское государство действительно обладает огромным влиянием на жизнь своих граждан. Но он утверждает, что эта власть используется во благо: «В подавляющем большинстве случаев государство использует власть доброжелательно, соблюдает права человека и тому подобное. Нет связи между стерилизацией людей и системой социальной защиты. Проблема в том, что когда государство наделено таким могуществом, некоторые сомнительные идеи могут падать на благодатную почву».
Все, что я прочитал об эпохе правления шведских социал-демократов, говорит об одном: партия преследовала цель разорвать традиционные и даже естественные связи между людьми, будь то отношения ребенка и родителя, работника и нанимателя, жен и мужей, стариков и их родных. Вместо этого граждан побуждали (в основном с помощью финансовой мотивации или демотивации, но также и на уровне законодательства, пропаганды и общественного мнения) «занять свое место в общем строю», как зловеще выразился один комментатор, и стать зависимыми от государства.
В книге с провокативным названием Ar svensken maenniska? («Люди ли шведы?») Берггрен и его соавтор Ларс Трегорд интерпретируют роль шведского государства в жизни граждан несколько иначе. Они утверждают, что истинной целью шведских властей было освободить граждан друг от друга, отпустить их на свободу и позволить стать автономными и независимыми хозяевами своих судеб. Берггрен и Трегорд считают, что шведы не находятся во власти стадного инстинкта, как полагают их соседи. Они – «гипериндивидуалисты», преданные идее личной независимости, и превосходят в этом отношении даже американцев.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу