Вацлав Гавел - О ненависти [Публикация ж.Знамя 1991-6]

Но не только это. Коллективная ненависть, разделяемая, углубляемая и распространяемая человеконенавистниками, обладает особой магнетической притягательностью и может вовлечь в свою воронку неограниченное число и тех, кто изначально не был способен ненавидеть. Речь идет о людях малой и слабой морали, эгоистах, о людях ленивого духа, не умеющих самостоятельно мыслить и склонных поэтому поддаться влиянию ненавидящих.

Притягательность коллективной ненависти — бесконечно более опасной, чем ненависть индивидуума к индивидууму, — следствие некоторых очевидных преимуществ этого вида ненависти.

1) Коллективная ненависть избавляет человека от чувства одиночества, покинутости, слабости, бессилия, приниженности, а это помогает бороться с комплексом недооценки и неуспеха. Она придает людям ощущение общности, превращает их в некое братство, основанное на очень простом способе объединяющего взаимопонимания: участие в этом братстве не налагает никаких обязательств, условия вступления в него легко выполнимы, никто не должен опасаться, что не выдержит приемных испы-. таний. Что может быть легче, чем иметь общий объект отрицания и усвоить общую «идеологию кривды», во имя которой следует этот объект отвергнуть? Сказать, например, что во всех несчастьях мира — и прежде всего каждой обиженной души — виноваты евреи, цыгане, немцы, арабы, негры, вьетнамцы, венгры или чехи: это так просто и так понятно! И всегда найдется достаточное число вьетнамцев, венгров, чехов, цыган или евреев, поступками которых можно проиллюстрировать мысль, что именно они во всем виноваты.

2) Изначальное чувство собственной недооцененности, которое, по моему мнению, наличествует у всех, кто предрасположен к ненависти, получает в коллективе ненавидящих еще одно большое преимущество: они могут до бесконечности убеждать друг друга в своих достоинствах, соревноваться в проявлениях ненависти к избранной группе виновников своих бед, в культе символов и ритуалов, призванных. подтвердить ценность ненавидящего единства. Одинаковые костюмы, униформа, значки, знамя или любимая песня сближают членов этого единства, укрепляют в них сознание общности, увеличивают, усиливают, умножают в их глазах собственную значимость.

3) Если индивидуальная агрессивность всегда связана с риском, ибо она воскрешает к жизни пугало индивидуальной ответственности, то единение ненавидящих как бы «легализует» агрессивность, утверждая ее законность или, по меньшей мере, давая ощущение «коллективного прикрытия». Затерянный в группе, стае или толпе, каждый потенциальный насильник сразу же становится более отважным; один стимулирует другого, а все вместе — именно потому, что их много —убеждают друг друга в обоснованности своей агрессивности.

4) Наконец, принцип групповой ненависти существенно облегчает жизнь всем ненавидящим и всем, кто лишен способности самостоятельно рассуждать, ибо указывает им очень понятный, так сказать, с первого взгляда и по первому звуку узнаваемый объект ненависти —виновника их обид. Процесс материализации общей несправедливости мира в конкретной фигуре того, кто ее представляет и кого, следовательно, надо ненавидеть, блестяще облегчается, если предложен «виновник», моментально опознаваемый по цвету кожи, имени, языку, на котором он говорит, религии, которую он исповедует, или по месту его обитания на земном шаре.

У коллективной ненависти есть еще одно очень коварное преимущество: незаметность возникновения. Существует делая серия вроде бы невинных состояний коллективной мысли, которые образуют почти неразличимые подготовительные ступени коллективной ненависти, некое обширное плодородное поле, на котором ее семена легко принимаются и легко всходят.

Современная Центральная и Восточная Европа изображается некоторыми наблюдателями как потенциальная пороховая бочка, как пространство, на котором набирают силу национализм, этническая несовместимость, а следовательно, множатся различные проявления коллективной ненависти. Иногда это пространство описывается как возможный источник будущей общеевропейской нестабильности и серьезной угрозы миру. В подтексте подобных пессимистических рассуждений можно то здесь, то там уловить и нечто вроде тоски по золотому старому времени «холодной войны», когда две половины Европы держали друг друга под шахом, благодаря чему-де и царило спокойствие.

Я не разделяю пессимизма этих наблюдателей. И тем не менее признаю, что та часть мира, из которой я приехал — если нам не удастся сохранить бдительность и здравый рассудок, — может стать подходящей почвой для возникновения и развития коллективной ненависти. Это объясняется многими более или менее понятными причинами.