Евдокия Шереметьева - Здесь люди. Дневник

Когда он подъехал на кресле к лифту, провожая нас, сказал: «Хоть бы этот чёртов лифт сломался».

И махнул рукой.

Не нужны ему были ни планшеты, ни сладкое, ни карты. Мы ему были нужны.

– Фотографию свою принеси, а?

И мы принесли.

– Вот, всем буду говорить: доча моя.

На другой день, после того как он с тоской сказал про лифт, приехали к нему почти ночью. После жуткого дня – в тот день мы были в другом доме престарелых и детском доме. Он нас не ждал.

И первое, что мы увидели, когда пробрались к нему в комнату, – он играл в кроссворды. На планшете.

А ещё уже через полчаса фотографировал нас всех на память.

Сережа, Женя московский, Лена и я.

Июль 2015 г.

Выяснилось, что он кмс по боксу. Был призёром чемпионата Украины.

Мы с ним сошлись. Хотя после того, как узнал про мои кмс по самбо и дзюдо, они с ребятами ржали надо мной до потери пульса.

Серёжа постоянно вставлял шпильки. Но так любяще, что мы всё время хохотали.

Все, кого мы встречали, улыбаются ему.

Каждый раз, когда хочется всё бросить, прекратить эти поездки, отчёты, головную боль, я вспоминаю о Серёже. Он меня ждёт.

Самое страшное в войне, когда дети и внуки умирают, а пожилые родители остаются. Это один из ярких маркеров – нарушается естественный ход событий.

«Люба, Андрюша!»

28 мая 2015 года

Дневник

– «Люба, Андрюша, Люба, Андрюша!». Кричу, а сама в доме с поломанными ногами лежу. А соседи сбежались и говорят: «Они уже погибли».

У Раисы Ивановны С. остался в живых только второй внук.

Половина дома разбита.

Плачет каждый день.

Когда мы только вышли из машины, чтобы отнести помощь, первое, что услышали:

– Детей привезли?

Потом женщина осеклась.

У входа в дом плакать начала.

– Вот прямо здесь и убило.

Показывает на место рядом со мной. А слёзы потоком льются и льются.

Только тогда поняла, почему она спросила про детей.

Пока Раиса Ивановна с контузией лежала в лутугинской больнице, тела дочки (40 лет) и внука (21 год) лежали возле входа. Лежали три дня, потом их захоронили в огороде, на кладбище было нельзя.

Перезахоронили уже позже.

Полдома разбито, хотя стену силами соседей восстановили…

Подобные истории стали уже частью жизни. Сколько мы их слышали, привозя помощь из дома в дом, из посёлка в посёлок на Донбассе?..

Сейчас пишу – и как будто вместе с Раисой Ивановной, летом, во время бомбёжки. И слышу:

– Люба, Андрюша! Люба, Андрюша!

Аэропорт в Луганске. «Трубы» на переднем плане – гильзы от снарядов

С Виктором мы виделись всего один раз. Он вряд ли вспомнит обо мне, как и многие из тех, у кого мы побывали. Мы просто привезли помощь и не ожидали услышать такое.

«За калиткой»

6 ноября 2015 года

Дневник

Виктор З. живёт в Первомайске, в районе Зеленхоза.

– 15 ноября, в районе семи часов я вышел за калитку, вдруг слышу: бух-бух.

– «Грады»?

– Нет, две мины пришли.

Разворотило всё вокруг. Будку, все пристройки, огород, шифер с дома посшибало.

Виктор показывает рукой, потом прокручивает и показывает кашу.

– Я захожу в огород, а там двери входные валяются. Холодильник кинуло в другой конец сада. Смотрю, жена лежит без головы.

Смотрю на него. Слёзы?

Нет, Виктор просто отвернулся. Но слёз нет.

Он показывает рукой на место, где жена лежала.

Потом резко развернулся:

– Рядом с домом куча. Я потом в ней сына нашел. Ногу оторвало. Валялась в другой стороне. Собаку тоже насмерть сразу.

У Виктора осталась дочка. Она в Первомайске.

Сам он живёт в четырёх километрах от пограничной территории. Через него все снаряды и летают.

– Давно били?

– Тихо в последнее время. В августе рядом совсем два снаряда от укров приходило.

Сыну Виктора было 36 лет.

Дом цел, хоть осколками сильно посекло.

Когда мы уходили, он не пошёл нас провожать.

Он просто молчал.

Я не знаю, сколько раз ему приходилось рассказывать эту историю.

Я не знаю его чувств и эмоций.

Но я знаю, что в его жизни есть один день и точный час.

15 ноября около семи часов часть его жизни ушла. И каждый час, каждый миг он ходит мимо места, где была его жизнь. Которая одномоментно испарилась. И он стоял рядом с нами, и его с нами не было. Словно бы от него осталась одна оболочка. А мы все топтались на том самом крыльце, вместо его любимых, которых он оставил за калиткой. Ещё я знаю, что пишу об этом и ни черта не понимаю того, о чём пишу.