Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Раскрытая организация находилась в полном подчинении «всероссийскому комитету Н.С.З.Р. и С.», имевшему свое постоянное местопребывание в Варшаве, в гостинице «Брюль». Председателем «всероссийского комитета» являлся с.-р. Борис Викторович Савинков, организатор ярославского белогвардейского восстания в 1918 г., при участии английской и французской миссий; члены комитета: есаул Виктор Викторович Савинков, Дикгоф-Деренталь, литератор Философов, генерал Эльвенгрен, казачий полковник Гнилорыбов и Селянинов.

Так в печати впервые проскользнуло имя Селянинова, причем фигурировало оно в отчете только один раз. Другие упоминания Опперпута оставались безымянными. В обнародованных ЧК материалах была подробно раскрыта структура савинковской организации, ее задачи и план военной кампании, указывалось на расплывчатость политической программы и подчеркивалось, что во главу своей тактики савинковская организация ставила широкое применение террора. «Члену Запади, областного комитета и члену Гомельского губернского комитета савинковской организации, ездившим к Савинкову по делам организации в Варшаву, II отделом польск. ген. штаба за подписью майора ген. штаба Бека был выдан документ на провоз в Советскую Россию “для целей разведывательных” по 2 килограмма яду».

При том, что все данные относительно савинковской организации в докладе точно соответствуют обвинениям, выдвинутым ранее в ноте Наркома иностранных дел от 4 июля, и, как и в ней, базируются преимущественно на показаниях Опперпута, нельзя сказать, что цели чекистов, обусловившие перевод Опперпута в Петроград, были достигнуты. Необходимость в использовании его услуг в Петрограде вытекала из трудностей, с которыми столкнулись следователи, пытавшиеся доказать контакты Таганцева с организацией Савинкова. Как сообщает Г. Е. Миронов, «ход дела принял такой оборот, что В. Н. Таганцев уже не может отрицать антисоветский характер своих воззрений, но еще пытается убедить палачей, что даже если приписываемую ему мифическую организацию можно определить как контрреволюционную, то никак нельзя — как “боевую”, готовившую вооруженный террор. Он всячески открещивается от боевиков Савинкова и требует от руководства ВЧК дать опровержение в газете “Свобода” об отсутствии связей между “Петроградской боевой организацией” и Савинковской организацией…» [27] Георгий Миронов. «Начальник террора» («Заговор Таганцева»). Документальная повесть (Москва: Грабарь, 1993), с. 35. Свое требование о публикации опровержения Таганцев выдвинул после помещения доклада ВЧК в советской печати (24 июля) и перепечатки его в варшавской Свободе 4 августа — в середине августа, то есть в самом конце следствия, за несколько дней до своего расстрела. См.: Георгий Миронов. Цит. соч., с. 37. Ясно, что подселение Таганцева в камеру Опперпута вызвано было намерением возложить на последнего шпионские обязанности по выявлению «савинковских» связей петроградцев. Мы вряд ли когда-нибудь узнаем содержание бесед, прошедших в течение долгих дней, проведенных в камере. Но как бы то ни было, материал, собранный Опперпутом, не мог не разочаровать следователей: связи савинковцев с Петроградской боевой организацией удостоверены не были, объединить савинковское дело с таганцевским так и не удалось, хотя такие попытки предпринимались и спустя год [28] Георгий Миронов. Цит. соч., с. 121–122. , и много позже, при допросах полковника Эльвенгрена, пойманного в 1926 и расстрелянного в 1927 году [29] Об обстоятельствах получения показаний от В. Н. Таганцева на следствии, проводимом Аграновым, см.: С., «Таганцевский заговор» (публикация И. Вознесенского), Звенья. Исторический альманах. Вып. 1 (Москва: Прогресс-Фе-никс-АОгепеит, 1991), с. 466–471. .

Напротив, то, что Опперпут смог сообщить, скорее разрушало чекистскую гипотезу. Обращение к брошюре Опперпута, вышедшей спустя несколько месяцев, доказывает это. Не говоря в ней прямо ни о петроградском этапе своего тюремного заключения, ни о том, что его косвенно привлекли к следствию по делу Таганцева, Опперпут ввел два пассажа, которые, вкупе с его позднейшими мемуарами, дают вполне адекватную и стройную картину поведения его в августе 1921 года, на петроградском этапе его тюремного заключения. Один из них относится к продекларированной им позиции решительного отказа от террора как тактики, неприемлемой для народа. Говоря о том, что к маю 1921 года обнаружилось, что его гомельская организация, как и партизанское антисоветское движение в целом, утратила всякую поддержку масс, Опперпут пишет: