Константин Трунин - Деградация морали Запада

Путь главного героя обязательно приведёт его к изменению отношения к жизни. Он слишком легко воспринимает происходящее вокруг. Покориться же он никогда не сможет — слишком ему хорошо знакомо ощущение вседозволенности.

Когда-то, относительно недавно, Паскаль Киньяр стал лауреатом престижной французской премии в области литературы. С той поры минуло достаточное количество лет, но звание лауреата той премии к нему приклеилось основательно, будто сообщая читателю о положительных моментах творчества Киньяра. Вполне может оказаться и так, если верить благостному назначению премий вообще, вручаемых порой просто от безысходности, когда надо кому-то её дать. Безусловно, изредка премии уходят в достойные руки. Но чаще… чаще их на самом деле надо именно кому-то отдать, иначе быть не может. И это оправданно, ведь не может человечество постоянно генерировать нечто уникальное, а если и может, то порой настоящие ценности не принимаются никем в расчёт. Ещё одной особенностью премий является стремление лиц, за них ответственных, найти нечто новое. И не беда, ежели это новое задвинет в своих изысканиях дела ушедших в прошлое футуристов. Может быть лучше футуристы, чем настолько раскрепощённые писатели, как Киньяр?

Абсолютно во всём Паскаль видит сексуальный подтекст. Читатель сомневается — о смерти ли повествует взятая для ознакомления им книга? Присутствующие на страницах действующие лица сплошь страдают от необходимости сообщить о своих половых органах, жаждут их заполнить должными жидкостями и иногда побеседовать с говорящей отрубленной головой. Это же так обыденно. Есть в «Ладье Харона» и отвлекающие внимание зарисовки, в которых автор с твёрдой уверенностью знает, как именно Александра Македонского приняли в раю, от каких мук страдал кардинал Мазарини и отчего некий персонаж полз к Папе Римскому на коленях через всю Европу. Киньяр шьёт книгу из разных фактов, скорее всего придуманных им лично.

Магический реализм? Модернизм, постмодернизм? Беллетристика, нон-фикшн? Философия XXI века? Невозможно определиться с принадлежностью «Ладьи Харона» хоть к чему-то. Определяться и не нужно. Достаточно сослаться на сумбур, как всё встаёт на свои места. Но сумбур особенный, основательно заправленный потоком сознания, отчего сразу становится понятным ход рассуждений автора. Чаще всего, когда желаешь писать, а не знаешь о чём, то пишешь обо всём подряд. Собственно, если и есть в «Ладье Харона» глубоко спрятанный смысл, то искать его бесполезно. Киньяр разбил его на множество частей и закопал их в разных местах. Даже в случае нахождения оных, сопоставить их не получится, поскольку нет гарантий, что это части единого целого. Просто не было изначально этого самого целого.

Есть мнение, говорящее, будто литературе не требуется цензура. Пусть читатель сам ознакомится с произведением и сделает соответствующие выводы. Коли ему понравятся развратные сюжеты Киньяра, значит будет ему счастье. Если не понравятся, значит больше к книгам Киньяра он не притронется. Удручает излишнее привлечение Паскалем внимания к проблемам, о существовании которых можно узнать только из литературы, кинематографа и средств массовой информации. Человека пытаются убедить — человек принимает на веру и считает данное положение нормальным явлением. Может оттого и ныряет Киньяр глубоко в историю, стараясь рассказать читателю о далёком прошлом и возможных событиях. Впрочем, прошлое существует только в наших воспоминаниях, а они могут трактоваться по разному.

Киньяр разлил семенную жидкость, да прилип. Хочет оторваться — прилип насмерть. Насмерть! А если плыть по семенной жидкости? Тогда уж на ладье. Коли насмерть, то на ладье Харона. Отчего не позвать Гелиоса, чья колесница позволит оторваться от семенной жидкости? Сомнительно. Затея обречена на провал: небо — это вместилище для семенной жидкости. Значит… Значит ли это хоть что-нибудь, кроме наличия у писателя хаотично скачущих мыслей?

В прошлое нельзя вернуться — его можно заново пережить в воспоминаниях. Спустя десятки лет ты уже никому ничем не обязан, можешь интерпретировать произошедшее на своё усмотрение. Никто тебя не осудит, порой этого уже некому сделать. Патрик Модиано уходит с головой в бурную молодость, воспроизводя события ушедших дней. Он пытается понять предпосылки к случившемуся и раскладывает получившееся по полочкам, для чего открывает иной Париж, которого ныне нет и никогда уже не будет. Получается у Патрика не совсем удачно, поскольку конкретных целей проследить не удаётся. Он вспоминает и не может вспомнить многие детали, из-за чего общая картина не складывается.