Виктор Черкашин - В поисках агента. Записки офицера КГБ

Наиболее ценные источники разведки имеют доступ к информации, которую нельзя добыть другими средствами. Кроме того, они, как правило, такую информацию получают и передают на регулярной основе. В рамках этих стандартов Мартынова вряд ли можно характеризовать как особо ценного агента. Не считая сведений общего характера и того, что он знал о работе линии «X» резидентуры (а она не была основным объектом внимания ЦРУ и ФБР), Мартынов имел весьма ограниченный доступ к интересующей американцев информации. Передаваемые им материалы не имели никакого отношения к вопросам национальной безопасности или международных отношений СССР. Разведывательная информация, которую он сообщал ЦРУ и ФБР, — расположение, структура, численный состав резидентуры, режим ее работы и т. п. — представляла оперативный интерес разве что для работавших против нас контрразведывательных подразделений ФБР. Чисто по немыслимой и идиотской случайности и, повторяю, именно из-за нее — вопреки абсолютно безосновательным утверждениям обратного — он подслушал кулуарные сплетни в Центре о Джоне Уокере, позволившие ФБР поймать одного из наших самых ценных и долго работавших агентов. И последнее: горькая ирония предательства Мартынова заключалась в том, что довольно жесткий и подчас эффективный контрразведывательный «прессинг» ФБР затруднял ведение разведывательной работы в Вашингтоне, а это отражалось на наших результатах и, как следствие, ограничивало его собственную шпионскую деятельность. Тем не менее, американцы возлагали большие надежды на то, что Мартынов будет продолжать работать с ними и в будущем, когда займет более высокое место в иерархии советской разведки.

Я был потрясен, поняв, что Мартынов и являлся тем «кротом», поисками которого я занимался более года. Как уже говорилось, с конца 1982 года ФБР стало устанавливать слежку целевым порядком и только за сотрудниками резидентуры, оставив в покое «чистых» дипломатов посольства. Стало ясно, что ФБР располагает точной информацией о ведомственной принадлежности советских сотрудников. Откуда такая точность? Необходимо было об этом информировать Ясенево, но сделать это следовало очень аккуратно. Дело в том, что Центр имел обыкновение рассматривать измену Родине или шпионаж против СССР со стороны разведчиков как невероятный случай. Поэтому часто подозрительные моменты в поведении отдельных лиц склонны были недооценивать. Эти люди просто оступились… Многие в ПГУ не хотели серьезно рассматривать как реальную постоянную опасность то, что вражеские агенты могут проникнуть в ряды советских разведчиков, полагая, что подобные опасения были бы равносильны признанию слабости службы. Подобное упрощенное, но, к сожалению, распространенное представление значительно затрудняло задачу убедить руководство ПГУ более трезво и серьезно взглянуть на проблемы внешней контрразведки.

После долгих размышлений в апреле 1984 года мною был составлен проект телеграммы Крючкову. В ней отсутствовали какие-либо фамилии сотрудников резидентуры, подозреваемых в принадлежности к агентуре ЦРУ и ФБР, а также предложения по их выявлению. В телеграмме излагались результаты проведенного нами изучения материалов перехватов радиообменов бригад наружного наблюдения ФБР и найденных радиомаяков в машинах оперработников. Выводы позволяли предполагать агентурное проникновение противника в резидентуру, так как ФБР располагало информацией, которую американская контрразведка не может получать на основе данных только слежки за нашими сотрудниками.

Подготовленный мною проект был передан резиденту. К телеграмме он отнесся серьезно и предупредил, что в Центре вряд ли будут рады услышать подобные новости. Он предложил повременить с отправкой телеграммы и дождаться намеченного на май приезда в Вашингтон одного из замов Крючкова и в ходе разговоров с ним прозондировать возможную реакцию Центра на нашу информацию. Когда этот руководитель приехал, мы выложили перед ним все наши соображения. Ознакомившись с результатами анализа резидентуры, он охарактеризовал их как неполные и неубедительные, добавив, что Крючков будет такого же мнения и это кончится тем, что меня обвинят в шпиономании и разжигании атмосферы недоверия в разведке. Попытки как-то подкрепить мои доводы только усилили его раздражение. Реакция нашего гостя навела меня на мысль, что руководящее лицо посчитало, что я втянул его в очень деликатную и незавидную ситуацию перед более высоким начальством, вынудив его прочитать проект моей телеграммы. Настаивая на нашей точке зрения, мы, по его мнению, подталкивали его к принятию решения, которое не совпадает с позицией Крючкова, со всеми вытекающими для этого руководителя неприятностями. Я понял, что мои соображения не найдут понимания и поддержки в Центре, поэтому ничего в Москву не послал.