Владимир Мацкевич - Москва должна быть разрушена

Реалисты или номиналисты. Схоластический уровень.

Пожалуй, никто ни до схоластов, ни после, не относился так серьезно к онтологическим проблемам и к реальности. Что действительно существует, а что случайно и мнимо. В средневековой фантасмагории без ответа на этот вопрос нельзя было стать человеком. До нас схоластические рассуждения дошли в онтологической и логической форме, для самих же схоластов эти проблемы имели отчетливо выраженную прагматическую форму, были проблемами смысла жизни. Гораздо позже герой Достоевского воскликнет: «Если Бога нет, то все можно!». Схоласты знали, что Бог есть, поэтому жизненно важно было знать, что из этого следует. Если Бога нет, то все можно, если Бог есть, то следует выяснить, что же можно, а чего нельзя. И этот вопрос относится к каждой жизненной мелочи. Именно поэтому нормальный схоласт Вильгельм Баскервильский у Умберто Эко поражал юного Адсона тем, что замечал следы гнедого жеребца в заснеженном лесу, легко рассуждая, при этом, о «высоких материях». Для схоласта неважно, что станет исходным пунктом для его мысли, важно не что он мыслит, а как. Поэтому, галлюцинация и сломанная жеребцом ветка, цитата из Аристотеля и еретическое суждение могли в равной степени стать предметом и содержанием схоластического рассуждения и публичного диспута. Разница между реалистами и номиналистами в споре об универсалиях определялась не столько онтологическими ответами сколько прагматическими. Утверждая реальность универсального или единичного, схоласты разных направлений говорили примерно следующее: Реалисты: недостойно человека интересоваться единичным, случайным и преходящим, но следует заниматься только универсальным и вечным (так, Бернар Клервосский проезжая в окрестностях Женевского озера не замечает его, размышляя о вечном, и с удивлением обнаруживает, что его спутники увлечены обсуждением красот упомянутого озера); Номиналисты: важно внимательно относится к единичному и мимолетному, потому как оно уйдет и если я его не промыслю сейчас, то уже никогда и никто не сможет этого сделать. Империи и царства возникают и исчезают, поэтому не заслуживают интереса достойного человека, но отвлекают от вечного, а все отвлекающее нужно прекращать и ограничивать – утверждают схоласты-гвельфы. Богу – Богово, человеку – человечье, не соглашаются схоласты-гибеллины. Поэтому существуют две истины. Вечное никуда не денется, но Цезарям и императорам нужно помочь, иначе одна из истин остается в забвении. Сами схоласты лучше, чем все их последующие критики понимали бесплодность своих диспутов для поиска истины. Это потом придумали, что в спорах рождается истина. Свои дискуссии схоласты продолжали в политической деятельности, но не затем, чтобы верифицировать свои гипотезы и тезисы, а чтобы их утверждать в жизни и практике. Онтологические утверждения обязывали к действию, а цена и плата (костер инквизиции или плаха императорского палача) за возможность действия и утверждения своих представлений в расчет не принимались.

Земными делами занимается либо Бог непосредственно, либо церковь по «доверенности». Теологический уровень.

Быть уверенным, что Бог есть необходимо, чтобы стать теологом, но недостаточно. Нужно еще сомневаться в том, что и кто есть Бог, каков он, и что он делает? Если Бог демиург или перводвигатель, создавший мир или запустивший мировые процессы, а затем пустивший все на самотек, то нет истины и смысла в упорядочивании этого мира и процессов в нем. Если Бог Господь всего сущего, то каждое существо в мире связано с ним системой обязательств и прав. А возложенные и принятые на себя обязанности нужно исполнять, правами нужно пользоваться и защищать их. Хорошо бы еще при этом знать содержание этих прав и обязанностей. Бог никому (за исключением нескольких библейских прецедентов) не отправляет факсов с распоряжениями и не дает прямых указаний. Приходится принимать обязанности и права из рук человеческих, а, реализуя их, наблюдать последствия и результаты. Выполняя поручения Папы или императора теологически озабоченные католики выясняли замысел Бога относительно самих себя и человека вообще, а олицетворением универсалии человека были как раз папы и императоры. Их судьбы, успехи и поражения становились аргументами в теологических выкладках и рассуждениях.

Я или Мое. Экзистенциально-экономический уровень.

Иметь или быть? Мое принадлежит мне как собственность или я могу только распоряжаться вверенным мне чужим (ничьим) имуществом? Останется ли что-то, что я могу считать чистым Я, если освободить меня от всего моего? Монахи францисканцы и отшельники-аскеты решали эти вопросы в теории, в уставах орденов, на примере построения своей жизни. Светские люди те же вопросы решали иначе. Если Я чего-то стою, то эта стоимость измеряется тем, что я имею. Еще убедительнее эта цена самого себя выступает в том случае, если я сам заработал то, что имею. Карьеру в церкви можно сделать самому, можно самому скопить богатство, а князем или императором можно стать только по происхождению. Но церковь осуждает богатство и стремление к нему, а император и законы империи поощряют или просто позволяют обогащение. Но церковь только призывает делиться с бедными, а князь и император могут просто отобрать все накопленное. Затурканные бюргеры итальянских и прочих европейских городов метались между двух огней, и становились либо гвельфами, либо гибеллинами в зависимости от политической и экономической конъюнктуры. А снобы рыцари, отвлеченные мистики и политические теоретики вынуждены были заниматься вопросами ссудного процента, налогами, и протекционизмом, чтобы привлекать бюргеров на свою сторону.